— Если ты подойдешь близко, король Дублина, — сказала Эрин нарочито высокомерно, — это будет насилием.

— Я сомневаюсь, чтобы это было насилием, — ответил он, пожав плечами. — Но если уж ты так хочешь, жена, пусть это будет насилием, — продолжил он тихо.

Олаф подошел к кровати медленно, но уверенно, неслышно ступая по тяжелому полу, схватил ее и прижался к ее губам. Она забарабанила кулаками по его спине, но он не обращал на это внимания. Он держал ее за пышную эбеновую гриву, его пальцы как будто погрузившись в шелк. Он пронзил своим языком ее рот и проникал все дальше и дальше, пробираясь все более решительно и дерзко, пока она не задышала тяжело и не сдалась его превосходящей силе.

У Эрин встал комок в горле, даже когда она чувствовала, как его язык проникает ей в рот, близкое, мучительное желаемое касание его рук. Она должна отвергнуть его! Но несмотря на ее гнев, он увлек ее в море чувственности, где каждый крохотный нюанс его дыхания и трепета проникал в ее душу, лишая ее всего, кроме желания обладать им. Против своей воли она отзывалась… отвечала.

Она была ошеломлена, когда муж вдруг отодвинулся от нее, посмотрев на нее глазами, в которых нельзя было уловить и следа бушевавшего в нем шторма страсти. Она была так сражена его взглядом, который, казалось, странным образом сочетал огненную страсть и мертвенную синюю муку, что она смущенно и невольно прошептала:

— Мой господин?

В его сознании появлялись разноцветные вспышки. Прекрасные цвета, цвета радуги. Нежный, соблазнительный розово-лиловый, пульсирующий, жаркий красный, которые встречались и сливались, вспыхивая в его теле, извиваясь в его паху, и бились внутри него, как набежавшая морская волна. Он невольно задрожал снова от желания. Это чувство было сильнее, чем все, которые он когда-либо испытывал к женщинам, даже сильнее его стремления завоевать землю и управлять ею. Но он не мог взять ее. Она назвала его насильником.

Олаф заморгал, и буря ушла из его глаз. Он смотрел на Эрин, прикрываясь щитом стального нордического взгляда, и насмешливая улыбка коснулась его страстных губ.

— Я решил не насиловать тебя, дорогая жена, — сказал он с легкой издевкой, повернулся и посмотрел на окно.

Эрин содрогнулась от страха и унижения. Она отвечала на все его касания, а он только хотел доказать свою власть над ней. Он так легко отвернулся от нее. Ну и слава Богу! Она хотела его, но не такого. Она хотела, чтобы он любил ее, верил ей.

Эрин пыталась рассеять боль, и это было нетрудно сейчас, так как ее ярость накалилась до предела.

— Ты ублюдок, — выдавила она с мертвенным спокойствием, заворачиваясь в простыни, как будто это были рваные остатки ее достоинства. — Ты ублюдок, викинг! Ты никогда больше не прикоснешься ко мне! В Ирландии есть законы, лорд викинг, и я использую эти законы против тебя. Я требую, чтобы ты выделил мне отдельную комнату, пока я решу вопрос с разводом! Тогда тебе не придется беспокоиться о том, что я могу убить тебя, так как мне будет абсолютно наплевать, жив ты или нет!

Она была поражена, когда увидела, что он отвернулся от окна и улыбается.

— Моя жена, ты никогда не ослабеваешь, не так ли? Но ты часто ошибаешься относительно своей власти. У тебя не будет отдельной комнаты, и даже если я пойду на такую уступку, это не означает ничего, потому что, если я пожелаю, я все равно приду к тебе. Буду ли я в своей собственной комнате, в своей кровати-даже если я преодолею в себе стремление изнасиловать тебя, как викинг — я не оставлю тебя. Ты не дождешься развода. Ты говоришь о ваших законах Брегона, но ты забываешь, что они ничего не значат для меня-да и для других в этом случае. Наша свадьба была пунктом договора. И как я уже говорил тебе, ирландка, я викинг. У меня свои собственные законы.