|
— А он вернется уже не в наше время, — усмехнулся Бараско. — А куда? — Да в свой коммунизм и вернется. — Хм… — недоверчиво хмыкнул Костя. — Так не бывает. — В Зоне все бывает. — А мы? — А мы? — переспросил Бараско загружаясь бутылками с «минералкой». — Мы пойдем другим путем. Помнишь, классик научного коммунизма говорил? — Не помню, я научный коммунизм не изучал. — Но цитировал. Ладно, горе мое, — вздохнул Бараско, заметив, что Костя злится. — Тогда делай вид, что собираешь хабар. Никем не замеченные они выскочили из бронепоезда, и Костя аж подпрыгнул — под ногами ковром лежал хабар. Он тут же забыл все свои страхи и сомнения. Хабар здесь был самый разнообразный: хабар, который почти вечно давал воду, хабар, который был способен зажигать костер — хоть сто тысяч раз, съедобный хабар, который, правда, надо было молоть, хабар-попрыгунчик и даже — хабар-ветер. И еще множество всякого другого добра, свойства которого Костя попросту не знал. — Это все примитивный хабар, — объяснил Бараско. — Так называемый, природный. А нам нужен современный, технологический. Так что ты можешь смело все выбросить. Действительно, пока они шли до бархана, Костя успел забить карманы камнями и песком. Ему стало тяжело идти, ноги вязли в почве, по шее побежали струйки пота. — Ничего, — кряхтел Костя, — пригодится… Уж очень ему не хотелось расставаться с этими очень полезными вещами. Он даже прихватил какой-то полосатый камень. Хорошо, хоть Бараско не заметил — камень еле уместился за пазухой. Они поднялись на бархан. Паровоз отчаянно свистнул, пушки и пулеметы бронепоезда угрожающе зашевелились и ощупывали все окрест. Из выгонов высыпали команды и торопливо стали сгребать в вагоны тонны хабара. — Дома отсеют хабар и продадут, — сказал Бараско, с презрением наблюдая за солдатами. — Нам такие жертвы не нужны. — Зато много и сразу, — вздохнул Костя. Честно говоря, он не знал, плохой или хороший метод обогащения изобрел славный командир Березин. Но, похоже, голова у него варила. Нет ничего проще, чем заскочить в Дыру, нагрузиться под завязку и дернуть домой. — Папа, я что-то нашел! — кричал младший лейтенант Нежный. — Неси сюда, сынок! — отвечал командир Березин. — Тьфу ты! — плюнул Бараско. — Пользуется служебным положением! — Какое же это положение? — не согласился Костя. — Это бизнес. В Москве все так делают. — Не знаю, как в Москве, а у нас это называется дуростью. Они спустились по другую сторону бархана и возле куста саксаула решили перекусить. Не успели умять банку тушенки и каравай хлеба, как на гребне бархана, со стороны пустыни, мелькнула и пропала чья-то голова. Костя схватился за автомат. — Эй! — крикнул кто-то, однако не показываясь. — Давай жетон! Давай! — Кто это? — оторопело спросил Костя, держа гребень бархана под прицелом и ежесекундно ожидая, что оттуда прилетит граната. — Аборигены, — спокойно ответил Бараско, вычищая банку коркой хлеба. — А может, партизаны. У тебя мелочь есть? Костя нащупал в кармане три монеты по пять рублей. — Только просто так не отдавай, — сказал Бараско, прикладываясь к бутылке с водой. — А что взамен? — Сейчас посмотрим? Эй чукча, вали сюда! — позвал Бараско, едва взглянув наверх. Из-за гребня бархана, мелькнув, как ящерица, скатился волосатый человек, одетый пестро, как американский бомж, но в какой-то разорванной треуголке времен наполеоновских войн, и первым делом, схватив пустую консервную банку, сунул ее за пазуху. |
