Александр Иванович хотел быть молодым и свежим в тот день, когда все возвратится к старому и он сможет выйти из
подполья, безбоязненно раскрыв свой обыкновенный чемоданишко. В том, что старое вернется, Корейко никогда не сомневался. Он берег себя для
капитализма.
И чтобы никто не разгадал его второй и главной жизни, он вел нищенское существование, стараясь не выйти за пределы сорокашестирублевого
жалованья, которое получал за жалкую и нудную работу в финсчетном отделе, расписанном менадами, дриадами и наядами.
Глава 6
"АНТИЛОПА-ГНУ"
Зеленый ящик с четырьмя жуликами скачками понесся по дымной дороге.
Машина подвергалась давлению таких же сил стихии, какие испытывает на себе пловец, купающийся в штормовую погоду. Ее внезапно сбивало
налетавшим ухабом, втягивало в ямы, бросало со стороны на сторону и обдавало красной закатной пылью.
- Послушайте, студент, - обратился Остап к новому пассажиру, который уже оправился от недавнего потрясения и беззаботно сидел рядом с
командором, - как же вы посмели нарушить сухаревскую конвенцию, этот почтенный пакт, утвержденный трибуналом Лиги наций?
Паниковский притворился, что не слышит, и даже отвернулся в сторону.
- И вообще, - продолжал Остап, - у вас нечистая хватка. Только что мы были свидетелями отвратительной сцены. За вами гнались арбатовцы, у
которых вы увели гуся.
- Жалкие, ничтожные люди! - сердито забормотал Паниковский.
- Вот как! - сказал Остап. - А себя вы считаете, очевидно, врачом-общественником? Джентльменом? Тогда вот что: если вам, как истому
джентльмену, взбредет на мысль делать записи на манжетах, вам придется - писать мелом.
- Почему? - раздраженно спросил новый пассажир.
- Потому что они у вас совершенно черные. Не от грязи ли? - Вы жалкий, ничтожный человек! - быстро заявил Паниковский.
- И это вы говорите мне, своему спасителю? - кротко спросил Остап, - Адам Казимирович, остановите на минутку вашу машину. Благодарю вас.
Шура, голубчик, восстановите, пожалуйста, статус-кво.
Балаганов не понял, что означает "статус-кво". Но он ориентировался на интонацию, с какой эти слова были произнесены. Гадливо улыбаясь, он
принял Паниковского под мышки, вынес из машины и посадил на дорогу.
- Студент, идите назад, в Арбатов, - сухо сказал Остап, - там вас с нетерпением ожидают хозяева гуся. А нам грубиянов не надо. Мы сами
грубияны. Едем.
- Я больше не буду! - взмолился Паниковский. - Я нервный!
- Встаньте на колени, - сказал Остап. Паниковский так поспешно опустился на колени, словно ему подрубили ноги.
- Хорошо! - сказал Остап. - Ваша поза меня удовлетворяет. Вы приняты условно, до первого нарушения дисциплины, с возложением на вас
обязанностей прислуги за все. "Антилопа-Гну" приняла присмиревшего грубияна и покатила дальше, колыхаясь, как погребальная колесница.
Через полчаса машина свернула на большой Новозайцевский тракт и, не уменьшая хода, въехала в село. У бревенчатого дома, на крыше которого
росла сучковатая и кривая радиомачта, собрался народ. Из толпы решительно выдвинулся мужчина без бороды. В руке безбородый держал листок бумаги.
- Товарищи, - сердито крикнул он, - считаю торжественное заседание открытым! Позвольте, товарищи, считать эти аплодисменты. |