Изменить размер шрифта - +
Будьте моим гостем, господин…

– Давыдов, – повторил он, стрельнув в меня тёмными, очень некрасивыми, какими-то бобриными глазами.

На самом деле, никогда не смотрела в глаза бобрам, вообще видела их только издалека на берегу Звени, но судя по тому, какие это шкодливые звери, способные перегородить всю реку, отчего пруд у Стрельцовых зарос илом и тиной и совсем зачах, у таких дурных вредителей точно должны быть похожие глаза: колючие, тёмные и какие-то в кучку.

Ух, Нюрочка, конечно, учила меня не говорить плохо о других, да и Пресветлые Братья часто рассуждают о том, как важно сохранять доброжелательное ко всем отношение, но этот человек… ох, нет, он не заслуживает ни одного хорошего слова. И сейчас я приведу доказательство, что это и вправду так.

– Давыдов Демид Иванович, – повторил этот пренеприятнейший тип с такой же пренеприятнейшей интонацией. – Клара Густавовна…

Очень не люблю, когда моё имя произносят на ратиславский манер с отчеством. Увы и ах, но моё изящное лойтурское имя не предназначено для того, чтобы так его перекладывать и уродовать.

– Клары достаточно, – поправила я и добавила не без ехидства: – Демид Иванович, будьте добры, зовите меня просто Клара. Господица Клара.

– Но вы же не господица…

От возмущения я задохнулась и только открыла рот (за что меня бы не преминул отругать папа, если бы увидел). А ведь он звал меня господицей ровно до этого момента, но нет же, нашёл момент ткнуть носом в моё неблагородное происхождение.

– Я…

– Вы не дворянка, – сказал он с каменным лицом (но клянусь, бобриные глаза сверкали язвительностью и надменностью).

– Это так, – кивнула я сдержанно и расправила шире плечи, пусть и стыдно было предстать перед мужчиной в одной ночной рубашке. – Но я воспитана как господица, и все в доме графа всегда обращались ко мне «господица».

– Это граф так велел?

– Нет. Графу на самом деле никогда не было до меня дела. Так повелось.

– Что ж…

Усмешка у него ещё более мерзкая и неприятная, чем глаза. Ух, как бы хотелось съездить по этой усмешке кочергой!

 

 

 

 

 

Ох! От злости так вдавила пером в бумагу, что проколола страницу и оставила большую кляксу. До чего же мерзкий, отвратительный человек этот Давыдов. Вроде бы и рядом уже не сидит, а всё равно из-за него испортила собственный дневник. Зла на него не хватает.

 

 

Но вернусь к повествованию.

 

 

– Господица Клара, – произнёс этот Давыдов премерзким, как и его взгляд, и улыбка, и вся его суть, голосом, – куда отправился ваш отец?

– Не знаю.

До этого у меня получалось избегать допросов. Я то сказывалась больной, то притворялась спящей. Но на этот раз Давыдов застал меня врасплох, и выбора не осталось.

На самом деле, когда я только написала профессору Афанасьеву с просьбой помочь Мишелю, то ощущала себя преисполненной гражданского долга посодействовать следствию наказать виновных, а виновными я считала своего отца и графа.

И вот, когда сыскари наконец-то явились на поиски преступников, я вдруг ощутила себя столь… растерянной? Беспомощной? Напуганной? Не знаю. Но осознаю, что это малодушно с моей стороны.

Как ни посмотри, а поступаю я низко. Если буду свидетельствовать против отца и помогать сыскарям его найти, то предам единственного родителя, воспитавшего меня. А если промолчу, стану выгораживать папу, то предам Мишеля, который столько настрадался из-за него. Я предам всех несчастных и погибших, которых замучили граф и отец.

Создатель, как правильно будет поступить?

Запутавшись, разрываемая изнутри противоречием, я долго молчала, и Давыдов не выдержал:

– Господица Клара, – кажется, он повторил это уже назло, – вы должны помочь своему отцу.

Быстрый переход