|
Граф Ферзен, но он скорее как строгий и злой ментор, дракон, в замке которого я живу и которого по возможности стараюсь избегать. Николя, но он мой друг, и между нами никогда не было и быть не может никаких романтических чувств. Я не вижу в Николя мужчину, а он во мне женщину, на этом и держится крепко наша многолетняя дружба. Я для него несносный занудный бесёнок, который в детстве кидался гнилыми яблоками, а он для меня дурной вредный мальчишка, разбивший любимую фарфоровую куклу. Мы видели друг друга столь часто и в столь непритязательных образах, что уж точно никогда и ни за что не смогли бы испытать друг к другу ничего, кроме самой искренней и преданной родственной любви.
И Мишель. Он единственный тронул моё сердце с первой встречи. Мы сразу нашли общий язык, мы разделяем интересы друг друга и так легко говорим, но… если он и начал проникаться ко мне тёплыми чувствами (ох, как я опасаюсь, что приняла всего лишь дружбу, всего лишь братскую заботу за нечто более глубокое, интимное и чувственное. Нет-нет, даже думать об этом не желаю, это слишком унизительно), то этого не хватило надолго. Мишель выбрал другую. Более взрослую, уверенную, решительную, роковую, жестокую и беспощадную. Часто я слышала, что мужчины влюбляются в недостойных женщин куда охотнее, чем в честных и приличных. Может, в этом и есть моя беда? Может, я слишком приличная? Но такой меня воспитали. Добродетель девицы в скромности, разумности, религиозности и послушании. Так меня наставляли и отец, и учителя. И в это я свято верила до недавнего времени. Нет, я и сейчас полагаю, что так правильно. Так и должно быть. Но почему… почему тогда только теперь, когда я говорю пошлости и творю глупости, ощущаю себя по-настоящему живой? И есть ли золотая середина, где хорошая милая Клара может дерзить, совершать смелые, провокационные даже поступки и не переступать ту грань, за которой уже не перестанет считаться достойной женщиной? Так или иначе, но я решила, что постараюсь соблюдать определённые границы в нашем общении с Тео. Границы должны быть. Они очень-очень нужны. И потому, отстранившись, я высвободила руки и оперлась на спинку стула, сложила ладони на коленях. В то же время обидеть Тео мне вовсе не хотелось (у него очень живые глаза, как я и писала, и они тут же выразили разочарование). – Значит, для всех мы будем мужем и женой? – добавила я с лёгкой улыбкой, какую смогла с трудом изобразить. – Вас это не смущает? – Думаю, на брата и сестру мы совсем не похожи, поэтому такая легенда кажется правдоподобнее. – К моей большой радости, мы не родственники и совсем на них не похожи, – согласился Тео, и в этих простых, ничего не значащих словах я вновь скорее из желания услышать нечто большее и глубокое, чем потому, что оно действительно подразумевалось, нашла скрытое послание. – Значит, назваться молодожёнами и вправду весьма разумно, – стараясь говорить рассудительно, как во время бесед с отцом, сказала я. – Никто не задастся вопросом, почему юная девушка путешествует одна в компании мужчины, не будет пытаться выяснить подробности. И мы можем сказать, что навещали моих родственников. Если вы знатный лойтурец, а я ваша жена… то… я из бедного рода, много лет назад переехавшего в Ратиславию за лучшей долей. А вы женились на мне против воли родителей? – Почему? – По любви! – горячо воскликнула я. Тео засмеялся. У него мягкий тёплый смех и чудесная улыбка. Хотя, надо сказать, он немного смахивает на кролика, когда так по-детски хохочет. Впрочем, это ничуть не убавляет его привлекательности. – Я имел в виду, Клара, почему же мои родители должны были воспротивиться нашему счастью? – Потому что я бедна и незнатна. Пожалуй, ничто не говорило о последнем лучше, чем моё скромное дорожное платье. Белый воротничок, серая шерстяная ткань. |
