Монастырь пусть и насчитывал несколько веков, но то ли в «мужском» доме никто не пытался навести уют и красоту, то ли среди Сестёр в целом не существовало такой традиционной преемственности.

Кровать оказалась только одна, но наша спутница сказала, что спать можно ещё на печи и на полатях. Доктор Шелли, как иностранец, пришёл в ужас.

– Что ж, доктор, вот и полевое исследование народной ратиславской культуры. Настоящий ратиславец, а не мы, столичные жители, спит на печи или полатях.

– Печь? – ошарашенно крутил головой Шелли. – Но я не хлеб. Меня нельзя в печь.

Не удивлюсь, если после этого путешествия доктора на Западе быстро разлетятся слухи о жутких ратиславских каннибалах. Чего они только о нас не рассказывают. Читал я как-то записки одного литторского путешественника из пятого века. Он лично приезжал в Новисад и после писал в дневнике, будто по ночам у всех ратиславцев вырастают пёсьи головы. То есть он сам, лично был в Новисаде и всё равно не постыдился придумать такую ерунду. Вот же собака!

Мы успокоили доктора Шелли и заверили, что в печи его жечь никто не собирается, но он, всё ещё преисполненный подозрений, опасливо, но вежливо попросил оставить ему кровать, на что мы с профессором легко согласились. Афанасьев забрался на печь.

– Ох, давно так не спал, – сказал он, радостно похлопывая подушки, сложенные одна на другую в высокую башенку. – Со времён студенческой практики.

– Что у вас за практика такая?

– Университет отправил нас в деревни собирать сказки и песни. Мы тогда по всей Белградской губернии колесили. Первый выпуск Императорского Университета. Считайте, первопроходцы. Это уже после наши студенты по всей стране поехали, уже опираясь на наш опыт. А тогда никто этим ещё не занимался. Вот были времена…

Он осторожно прилёг, ощупывая руками стёганое покрывало.

– Но тогда у меня и спина так не болела. Сейчас какие экспедиции…

– Вот, пожалуйста, вполне себе экспедиция, – хмыкнул я, забирая одну из подушек с печи.

Мне оставили полати. Я не возражал. В отделении часто приходится оставаться на ночь, а там если мы и засыпаем, то только случайно и сидя за столом. Поэтому полати кажутся почти роскошью в сравнении со скрипучими стульями нашего кабинета.

От Сестры Марины новостей до сих пор нет. Афанасьев заснул. Шелли убежал осматривать тела погибших (мы увидели в окно, как их привезли. Нас бы никто не позвал, это Шелли настоял, а я уже куда настоятельнее попросил Сестёр не мешать ему).

Тела отнесли в подвалы, расположенные где-то под стеной монастыря. Я не пошёл с Шелли. Всё равно мало понимаю в этом деле. Если будет что-то важное, доктор сообщит.

У него определённо есть свой интерес в этом деле. Вопрос только, что это за дело, потому что оно куда больше, чем просто бесчеловечные эксперименты над людьми в глухой ратиславской деревне.

Когда мне поручили расследование, я сильно удивился, хотя виду не подал. Доказать вину одного из фаворитов государя – это прямой путь к повышению. Как минимум представят к награде. Да у нас в отделении горло бы вырвали за такое. Но это, конечно, если вину доказать получится. В случае невиновности, тот, кто будет вести дело, станет злейшим врагом влиятельнейших лиц в государстве. Так я это себе и объяснил. Как бы велико ни оказалось искушение, но мало кто из трусов в нашем отделении готов рисковать карьерой. Они трясутся за свои места и предпочтут выполнять непыльную работу. А тут я подвернулся – вечно мне больше всех надо, а начальство и без того терпеть не может. Лучший кандидат, чтобы скинуть на него проблемы.

Но что, если всё обстоит ещё хуже? Что, если изначально расследование начато для отвода глаз?

Граф Ферзен обладает влиянием при дворе.