Крутить вокруг да около было не в его привычках.

— Интересуешься, зачем позвал, сынок?

— Само собой, — ответил Гурко. — Но и просто, по-человечески рад вас видеть в добром здравии.

— Какое уж там здравие, — махнул рукой, пыхтя, разлил водку в чашки. Пододвинул молодому коллеге тарелку с нарезанной закуской — вареная колбаса, сыр. Рядом буханка чернухи, выпеченная, кажется, в царствование бровастого меченосца.

— Годы никого не щадят, Олежа. За тобой они тоже придут, погоди немного… Суть не в этом. Не хочешь ли маленько послужить Отечеству?

— Очень хочу, — усмехнулся Гурко. — Да где оно, Иван Романович, наше с вами Отечество?

Самуилов не поддержал тему, потому что она могла завести их слишком далеко, а он не хотел тратить время на пустяки. Перешел к тому, зачем вызвал бывшего подчиненного. В городе исчезали люди, в большинстве по невыясненным обстоятельствам. Цифры внушительные и имеют тенденцию к постоянному росту. На фоне всего остального, что творится сейчас в Москве, превращенной в огромный притон, возможно, этот факт не внушает особого беспокойства, если бы не некоторые таинственные аспекты. Каждое преступление, раскрытое или нераскрытое, имеет свою внутреннюю логику, понятную для посвященных. Если пропадают старики, бомжи либо малые дети, по крайней мере, ясно, кто за этим стоит. Когда на толкучках приторговывают человеческим мясом, провернутым в котлеты, или в центре города палят из пушек по зданию, набитому людьми, или травят ртутью прекраснодушного спонсора, или дырявят пулями в подъезде, как бешеную собаку, телезвезду, несложно провести дознание и выяснить, кому это выгодно. В исчезновении людей в Москве нет очевидных первопричин, и это наводит на мысль, что дело вышло за рамки обыкновенной уголовщины, к которой москвичи привыкли, как к текущей из кранов воде, отравленной тяжелыми металлами. Кому-то она, возможно, непригодна, а стойкий совок пьет да похваливает и от всей души благодарен властям за то, что из кранов пока не хлынул купорос.

Самуилов показал Олегу несколько досье на пропавших людей, связанных лишь тем, что между ними не было ничего общего. Кухарка, банкир, литератор, дворник, ночная красотка, милиционер — все возраста и сословия, как если бы их забирали инопланетяне с целью создать обобщенный портрет деградирующей нации. Однако версию с инопланетным экспериментом Самуилов оставил на крайний случай, еще надеялся получить какие-то земные объяснения кошмарной вырубки.

Гурко заинтересовался этой историей, но не очень.

— Хорошо, — заметил мечтательно, — если бы проклятый город вообще исчез с лица земли. На этом месте благодарные потомки смогут сажать картошку. Не сразу, конечно. После тщательной дезинфекции.

— Понимаю, — согласился Самуилов, взмахнув рукой, словно отгоняя слишком высунувшегося из-за плеча Гурко черта. — Но пока этого не случилось, хотелось бы, чтобы ты занялся этой проблемой. На договоре. На нормальных условиях.

— Почему именно я?

— А почему не ты?

Самуилов подлил ему водки и — редчайший случай — встретился с ним взглядом. На донышке насмешливых глаз Гурко различил вековую старческую тоску, подобную затмению. Вздохнул, сделал глоток, ругнув себя за нарушение режима. Наугад отобрал несколько папок.

— Без всякого договора, Иван Романович. Почитаю, подумаю на досуге.

— Большего не требуется, — генерал подмигнул. — Любопытно, да? Как раз по тебе, Олежек, чего уж темнить.

Гурко не клюнул на грубоватую лесть учителя.

— Скорее всего, нет никакой загадки.

— Дай-то Бог.

— Предполагаете превентивную зачистку?

— Ничего не предполагаю. Честное слово, ничего!

Генерал взглянул на часы.

— Ну что ж, вроде все сказано.