|
Как только человек может столь быстро и решительно измениться? Ведь прошло всего два года. Или же он менялся уже давно, а она не замечала? Сейчас он был тут чужаком, и эта обстановка его явно тяготила; Алекс пришлось напрячь память, чтобы вспомнить: ведь именно он обставлял дом, тут все было сделано по его вкусу – и мебель, и расцветка. И как бы там ни было, в его присутствии она чувствовала себя в безопасности, словно бы рядом с ней был большой мохнатый добрый медведь. Она была напряжена, как рояльная струна, и, присев на ручку кресла рядом с Дэвидом, слушала громкие хлюпающие звуки, с которыми он тянул кофе, пытаясь разобраться в сумятице мыслей и путанице эмоций.
Смущенно повертев в руках стакан с виски, Алекс осторожно поставила его перед Дэвидом. – Может, это прозвучит странно, Дэвид, но мне все время кажется, что Фабиан где‑то рядом. Нахмурившись, он поднял на нее глаза: – Где‑то рядом? – Да. – Ты хочешь сказать, что, по‑твоему, он не погиб? Алекс взяла сигарету и протянула ему пачку. Он покачал головой и извлек из кармана кисет с табаком. – Я был в морге. Я провел во Франции шесть ужасных дней с телом моего сына… нашего сына. – Но ты не видел его? – Нет, слава богу, не пришлось; мне не дали… сказали, он в таком виде… Алекс передернулась. – Я знаю, что он мертв, Дэвид. Но у меня такое ощущение… сама не знаю, в чем дело… такое ощущение, что он рядом. – Ты продолжаешь помнить его… мы оба, это естественно. – Ты не думаешь, что тот сон, в то утро, когда он погиб, – тот сон, что приснился нам обоим, – ты не думаешь, что в этом есть какая‑то странность? Он вскрыл жестянку и вытащил из нее листик папиросной бумаги; она смотрела на его сильные грубоватые пальцы: желтые пятна никотина, черные ногти. – Совпадение, а может, телепатия. У моей матери было нечто подобное во время войны, в тот день, когда погиб мой отец: она клялась, что видела его сидящим у живой изгороди в дальнем конце лужайки. Она обратилась к медиумам, они устроили в доме несколько сеансов, и потом она утверждала, что постоянно разговаривает с ним. – И что он говорил? – Ничего; разве что рассказывал, что там вокруг все синее. В этом‑то и дело, мертвые никогда не замечают ничего интересного. – Он лизнул краешек бумажки и свернул самокрутку. Дверь внезапно дернулась, приоткрывшись на несколько дюймов; Алекс подпрыгнула, сердце учащенно забилось; порыв холодного ветра коснулся затылка, и, повернувшись, она увидела, как пузырем вздулась портьера. – Это ты открыл окно? – Да, – признался Дэвид. Она почувствовала облегчение, будто ее окатило потоком теплой воды. – Ты очень вымоталась, – сказал он. – Тебе бы нужно отдохнуть, отправляйся куда‑нибудь. – В данный момент не могу: мне предстоит заключить две очень важные сделки. – Отправляйся в «Замок Хайтауэр» – можешь занять свою комнату и заниматься чем захочешь. Там спокойно, а сделки можно заключать и по телефону. Приезжай в любое время, только дай знать, тебе будут очень рады. – Спасибо. – Она улыбнулась. – Может быть. – Помедлив, она склонилась к столу, рассеянно водя пальцем по кромке стакана с виски. – Я хочу кое‑что тебе показать. Она провела его в фотолабораторию, но, взяв со стола отпечатки, в изумлении уставилась на них; на фотографиях не было ничего, кроме мешанины серых и белых пятен. Покачав головой, она поднесла негативы к стеклу фонаря. Ни на одном кадре ничего не осталось. В полном смысле слова – ничего. Словно их никогда не проявляли. |
