— Премьер-министр жив? — спросил Зорге.

— Да, адмирал Окада жив. Спасся случайно — забрался в гроб своего шурина — у него были похороны. Это и спасло адмирала.

— Ничего себе баварские колбаски, которые подали к пиву вместе с сахаром и повидлом, а про горчицу забыли. — Зорге удрученно покачал головой.

— Убит генерал Дзетаро Ватанабэ — прославленный человек, герой Японии, — об этом имени Зорге слышал много раз, Ватанабэ был главным инспектором обучения японской армии, — убит генерал Тецедзана Нагата, — Ходзуми загнул на левой руке два пальца, глянул на них незряче и печально, Нагата был начальником департамента в военном ведомстве, — убит министр финансов Такахаси и лорд-хранитель печати адмирал Сайто, — Ходзуми загнул на левой руке еще два пальца. — Заговорщики пока не унимаются. Но верх они не возьмут. — Ходзуми отрицательно покачал головой.

— Это и ежу понятно, — произнес Зорге фразу, совсем непонятную для Ходзуми, споткнулся: разные сорные слова прилипают к нему мертво, очень любят Рихарда, он удрученно хмыкнул: нет бы вместо ежа упомянуть Орлеанскую деву, маршала Мюрата, давно лежащих в гробу, или королей делового района Токио Маруноуци, но он зациклился на еже… Тьфу! А жизнь королей понятна всем. В Японии есть милое словечко «дзайбацу», состоящее из двух половинок-иероглифов: «дзай» — это деньги, «бацу» — род, семья, клан, в итоге получается «клан богатых». Бери любое имя из этого клана и используй хоть налево, хоть направо — поубедительнее ежа будет. И чего это привязалась к нему мусорная фраза? Заминка была короткой, Ходзуми ничего не заметил. — Да, ежу понятно, — сказал Зорге, — ведь заговорщиков не поддержал ни один из японских гарнизонов.

— Главное не это, главное — мятеж не поддержал ни один из толстых кошельков. Ни богатеи Гинзы, ни миллиардеры Маруноуци, а это — извините… — Ходзуми красноречиво развел руки в стороны.

Значит, все четыре кита, на которых держится экономика Японии, «Мицубиси», «Мицуи», «Самотомо» и «Ясуда» отвернулись от «Молодых офицеров». А это конец — тем остается только одно: браться за ножи и выпрастывать себе кишки. Финита!

— Ну что, «Молодые офицеры» сами выбрали себе судьбу, заказали харакири и им преподнесли это кушанье на фарфоровом блюде с красной каемкой — под цвет крови. Сверху положили жертвенный ножик.

— Жалко только, Араки себе этого не сделает, — произнес Ходзуми тихо, — молодые дураки при офицерских звездочках это сделают, а он нет. Плохо то, что от этого заговора будет хуже всей Японии. Прежний кабинет министров уйдет в отставку, его место займет новый кабинет — фашистской ориентации.

— Но фашист Араки свою партию проиграл, — не удержался Зорге от восклицания, — у него не осталось ни одной козырной карты…

— И обычных карт нормального достоинства — тоже. Только вот новый кабинет министров — я не знаю, кто станет его главой, — будет обязательно сориентирован на фашизм. Отдаю руку на отсечение, Рихард.

Зорге поскреб пальцами щеку — что-то там начало дергаться: то ли нервы вконец истерлись, то ли еще что-то, следом в висках возникла боль: вначале в правом, потом в левом, — он невольно вздохнул:

— А иного расклада быть не может?

— Не может. Совершенно исключено, Рихард. Если произойдет это, я назову лучшие аналитические умы Японии обычными детскими пустышками.