Я направился к пристани, где поджидала лодка, спустился в нее и велел Брюху сесть у моих ног. Кормчий распустил парус, гребцы навалились на весла, плеснула о борт вода, и Фивы, великий Град Амона с тысячей храмов и дворцов, неторопливо отступил назад и начал таять в утренней дымке, пока не исчез совсем.

Был шестнадцатый день эпифи, второго летнего месяца.

В МОРЕ У БЕРЕГОВ СТРАНЫ СИН

Мангабат — опытный кормчий и знает каждую скалу, каждую бухту на этом побережье. Страна Син обширна, вдвое или втрое больше Дельты, но дика и почти необитаема. Горы, камни, пески, сухие долины и редкие ручьи… Гиблые земли, край света! Тут даже козам не хватает пропитания, а где не найдет пищи коза, там и человеку не место. Но люди здесь все же попадаются, дикий кочевой народец, который вытеснен более сильными племенами в эту глушь. Мы называем их хериуша, что значит «обитающие на песке». Никому они не нужны, ибо взять с них нечего, кроме драных шкур и грязных женщин. И в рабы они не годятся, так как не искусны в тех ремеслах, какие знают в Та-Кем со времени Снофру и Хуфу, столько лет, что самый искусный жрец не перечтет. В Та-Кем одни владыки сменяли других, возводились города и храмы, орошались земли, плыли в Пунт корабли, приходили завоеватели, и великие фараоны, отразив их натиск, шли с армиями на север, восток и юг, расширяя мир, подвластный Амону. Та-Кем менялся и рос, воевал и строил, а хериуша прозябали в ничтожестве. И будут прозябать во веки веков.

Говорили мне в Танисе, что хоть земля тут бесплодна, но сокрыты в горах богатства, небесный камень бирюза, который ценится дороже золота. Хериуша могли бы его добывать, торгуя затем с выгодой, но им до этого и дела нет, слишком дики и ленивы. Поэтому в шахтах, заложенных еще древними фараонами, прежде трудились роме и люди других племен, а сейчас те копи почти заброшены. Может, и не заброшены, но где они, известно лишь немногим, и в Танисе чужаку про это не скажут. Секретное дело! Но видел я, что возят в Танис бирюзу, и прирастает этим богатство Несубанебджеда. Крепко прирастает! Танутамон, госпожа его дома, при всякой нашей встрече была в бирюзовых серьгах и ожерельях чудной красоты.

Мангабат выбрал уединенную бухту, пришвартовав корабль так, чтобы с моря он был незаметен. Хвалю его предусмотрительность! Не успели мореходы разложить костер, как дозорный, посланный на ближнюю скалу, замахал руками, а потом скрестил их над головой.

Мы с Мангабатом поднялись к корабельщику. Ладья Амона-Ра низко висела над морем, расплескав в обе стороны алые перья заката. Зной еще не сменился прохладой ночи, камень под ногами был горяч, и я пожалел, что увязался за кормчим без сандалий. Он, казалось, не чувствует этого жара; выставив голову над гребнем скалы, Мангабат всматривался в водную пустыню, словно ищущий добычи коршун.

Но добычей были мы сами, а коршун — целых три коршуна неслись вдоль берега, помахивая крыльями-веслами. Три разбойных филистимских судна проплыми мимо нас, и хотя за дальностью расстояния лица шердан были неразличимы, я не сомневался, что десятки глаз обшаривают берег. Эти длинные узкие корабли двигались быстрее нашей торговой посудины, и весел по каждому борту было двенадцать против наших восьми. Ближний корабль прошел в трехстах локтях от скалы, служившей нам укрытием, два других плыли дальше, разрезая воду острыми носами. Я видел вооруженных людей, стоявших на переднем настиле, а на заднем — фигуры кормчего и его помощников, согнувшихся над рулевым веслом. На этих трех кораблях было не меньше сотни филистимлян.

– На запад плывут, к Дельте, — промолвил Мангабат, запустив пятерню в густую бороду. — Торопятся! Хвала богам, что в море мы с ними разминулись!

– Хвала Амону, — уточнил я.