Были и другие заботы кроме разговоров со смотрителем и его племянником. Я все же собрался сходить к кораблям и поискать Мангабата, но перед тем закопал похищенный мною ларец в песок под пальмами, взяв из него немного серебра. Боялся я оставить ларчик под присмотром Брюха; не безлюдное тут место, рядом деревушка рыбаков, и если явятся они, не защитить рабу сокровище. За дом Амона я не тревожился. В мире немного таких святотатцев, как проклятый Харух, и люди чужих богов не трогают, опасаясь их мести. Так что взял я пять браслетов, закопал ларец, велел Брюху не спать, а стеречь шатер, и отправился в гавань.

Там царило столпотворение, как всегда бывает при разгрузке и погрузке кораблей. На меня внимания не обращали, хоть был я заметен в белых своих одеждах, как журавль в гусином стаде. Расхрабрившись, я прошелся раз-другой мимо причалов, слушая выкрики корабельщиков. Не очень я их понимал, но все же было ясно, что есть тут суда из Сидона, Арада и Тира, и есть из Таниса, те, владеет коими господин Несубанебджед. Я уже собирался взойти на такой корабль и передать кормчему слова для князя Таниса, но вдруг в одной из харчевен увидел знакомое лицо. Мангабат сидел за столиком и поедал ракушки в остром соусе, запивая пивом; в его бороде запуталась ракушечная скорлупа, губы лоснились, с пальцев капали соус и сок.

Я подошел и сел напротив. Глаза кормчего округлились в удивлении; запустив в бороду пятерню, он рыгнул и выдавил:

– Ты?..

– Я, хвала Амону! Рад видеть тебя, кормчий!

– А я так не очень, — произнес Мангабат, вытирая руки о полу одеяния. — Воистину ты — брат беды, отец несчастья! Что ты сделал, Ун-Амун! Ходят слухи, что вы с Феспием ограбили тирский корабль, забрали все товары, а людей, перерезав им глотки, пустили рыбам на корм! Ладно уж Феспий сотворил такое, он кровожадный северный дикарь, но ты, ты, Ун-Амун!.. Ты ведь посланец бога, и не для тебя разбой, не для тебя нечестие!

– Его и не было, — ответил я и рассказал подробно о случившемся.

– Ну хоть никого не убили, — заметил Мангабат. — А от меня чего ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты поведал обо всем господину нашему Несубанебджеду. Передай, что припадаю я к его стопам и целую прах под его ногами… И еще передай, что в бедствии я, ибо не пускают меня в город, и не хочет князь Закар-Баал обратить ко мне свой лик. Передай, что нужна мне помощь — пусть Несубанебджед пришлет князю слово, дабы…

– «Передай», «передай»! — перебил меня кормчий. — Ты думаешь, я вхож во дворец, как в эту харчевню? Что там угостят меня пивом и лепешками с медом?.. Да кто меня пустит к владыке Таниса!

– Не делай из белого гуся черной вороны, Мангабат! Скажешь все это Руа, главе корабельщиков. Захочет господин, так призовет тебя.

Кормчий хлебнул пива, снова приложился к кувшину и закручинился:

– Призовет… Черепашья моча, лучше бы не призывал! Что я ему скажу? Как оправдаюсь?

– Чего ты боишься, Мангабат?

– Того, что приказ не исполнил! Велено было везти тебя в Библ, а я высадил в Тире! Господин разгневается… еще скажет, что я во всем виновен… в том, что проклятый Харух украл сокровища… и в том, что поплыл ты в Библ на тирском корыте и его ограбил… Схватят меня и бросят под палки!

– Не бросят. В Тире я от тебя ушел по собственному разумению, и в воровстве Харуха ты не виноват.