– Да, Ун-Амун. Ладья, на которой бог поплывет по Реке. Весла поднимаются и опускаются, падают с них капли воды, ладья скользит и скользит, люди на берегах ликуют… Помню ли я это или вижу во сне?.. Я не знаю, Ун-Амун…
Появилась Хенумпет, довольная, с румянцем на щеках; Эшмуназар нежно обнимал ее талию. Тентнут встала, быстрым движением коснулась моей щеки, молвила: «Храни тебя Амон…» Вызвали погонщика, тот привел ослиц, и наши гостьи, распрощавшись, направились к дороге, что пролегала среди виноградников.
Когда они исчезли за поворотом и осела пыль от копыт, Эшмуназар спросил:
– Ну как? Раскрылись ли врата перед тобой и помахал ли ты мечом любви за их порогом?
– Врата раскрылись, но не те, о которых ты думаешь, — ответил я. — Мы просто говорили друг с другом.
Лицо моего хозяина вытянулось.
– Говорили? О чем же?
– О Фивах, празднике и ладье Амона.
– Ты просто помешался на этой посудине! — Эшмуназар возмущенно всплеснул руками. — Ладья, бог мой! Ладья и разговоры! Нашел чем заняться с красивой женщиной! Уж не знаю, как тебе угодить, Ун-Амун… боюсь, затупится твой меч… Может, выписать девушку из Вавилона?.. Я слышал, там такие искусницы, что мертвеца поднимут и взбодрят!
– Я еще не мертв и вполне бодр, так что пойдем в трапезную, друг мой, — сказал я. — Пойдем, сядем на циновки, выпьем вина и поговорим о женщинах. Они ведь тоже разные, как и мужчины: одни играют на флейте радости, другие поют песни грусти и тоски. А что до меча… Меч из ножен надо вытаскивать вовремя.
Прошел должный срок, и судно Мангабата, несомое волнами и ветрами, вернулось в гавань Библа. Об этом известил меня страж, посланный Бен-Кадехом, и я вознес хвалу Амону и заторопился к морю. Заторопился так, что не стал ждать, когда запрягут в повозку ослов и возничий Абибаал отвезет меня на берег.
Всю дорогу я то бежал, то шел быстрым шагом, а воин Бен-Кадеха, исходивший потом в своих тяжелых одеждах, тащился позади и уговаривал меня убавить резвость — мол, судно только показалось из-за мыса, только входит в бухту, мореходы устали, гребут с ленцой и не спешат швартоваться. Но когда мы добрались до гавани, корабль уже покачивался у причала, корабельщики пили пиво в харчевне, а Бен-Кадех и Мангабат расставляли у судна стражников. Тут же стоял Тотнахт со свитком в руках, и мне он показался утомленным, но довольным.
Увидев меня, кормчий запустил пятерню в бороду, потряс кулаком и завопил:
– Радуйся, Ун-Амун!
– Радуйся! — воскликнул Тотнахт, вздымая свиток над головой. — Радуйся, ибо услышаны твои мольбы! Вот корабль владыки Несубанебджеда, и полон он сокровищ и драгоценных товаров!
– Радуйся, — в свой черед промолвил Бен-Кадех и добавил: — Стражи мои будут у судна, пока не разгрузят его и не отправят товары, куда повелит мой господин. На корабельщиков надежды нет. Из тех они людей, кому пива много не бывает.
И сказавши это, Бен-Кадех обнял меня, а за ним обняли Тотнахт и Мангабат. Я же от великой радости прослезился.
Потом развернул Тотнахт свиток папируса и принялся читать опись присланных товаров. Читал негромко — так, что слышали только я и Бен-Кадех.
– Большой ларец, а в нем четыре золотых кувшина, сосуд из золота и пять сосудов из серебра… Десять одеяний из царского полотна и десять кусков льняной ткани наилучшего качества… Пятьсот свитков папируса, каждый длиною в восемь локтей… Пятьсот выделанных бычьих шкур и пятьсот мотков веревок, годных для корабельной оснастки… Еще двадцать мешков отборной чечевицы и тридцать корзин с лучшей рыбой, что водится только в водах Дельты… И еще для тебя, Ун-Амун, для твоего пропитания, присланы пять корзин с рыбой, мешок чечевицы и пять кусков льняной ткани, каждый по восемь локтей. |