27

Эстер Бергман пила кофе, а размышляла совсем о другом. Молодой человек по радио сказал, что уже восемь часов. Она давно встала и оделась. Из социальной службы сегодня не придут, и слава Богу.

Нынче, как и вчера, шел дождь, и это тоже слава Богу. Дышать легче. У нее, правда, с этим делом нет таких бед, как у других стариков. Дышала она хорошо. Да и дождь не то чтобы сильный, а так, приятный дождичек, ей даже казалось, будто она в такую погоду лучше видит. Все чистое, промытое, как в новых очках, если их протереть кусочком замши.

Перед конторой она задержалась и прочитала вывеску. Так, на всякий случай. И почему-то занервничала. Ну не глупость ли — идти и расспрашивать чужих людей про эту рыженькую… и ее маму. А ей-то какое дело… Не повернуть ли назад?

— Госпоже Бергман не следовало бы стоять здесь на дожде. — Из конторы вышла девушка. — Могу я вам чем-нибудь помочь? Может, вам надо что-то купить?

— Нет… нет, спасибо. — Она узнала эту девушку. Та всегда ей улыбалась и здоровалась. — А вы даже и имя мое помните…

— Госпожа Бергман так долго здесь живет… Мы с вами разговаривали пару раз. Меня зовут Карин Сольберг.

— Долго живу? Как построили дом, так и живу…

Они действительно переехали сюда в 1958 году, когда все было новеньким и светлым. Эльмер не рассказывал, откуда взялись деньги, а она и не спрашивала. Она никогда и ни о чем не спрашивала. Глупо. Надо было интересоваться.

— Госпожа Бергман промокла…

— Вот я и говорю — войти-то можно? Хочу спросить кое о чем…

— Конечно! Давайте руку. Я вам помогу подняться по лестнице.

В кабинете горела настольная лампа. На столе — ворох бумаг. Зазвонил телефон, но девушка была занята — помогала Эстер устроиться на стуле поудобнее. Она могла бы и сама, но… почему бы нет?

Телефон звонил долго, потом замолк, и только тогда девушка сняла трубку.

— Кто-то уже повесил трубку, — удивилась Карин Сольберг и внимательно посмотрела на Эстер.

Чему это она удивляется? Звонков пятнадцать было, не меньше.

— Погода-то как переменилась, — неожиданно сказала Карин.

Эстер Бергман не ответила. Она обдумывала вопрос, и ей было не до погоды.

— Приятно, правда? После такой жары…

— Я хочу спросить, — решилась наконец Эстер. — Там, у нас во дворе… жили девочка с мамой… в квартире с торца. Может, вы знаете, куда они делись?

Девушка смотрела непонимающе. Ей, похоже, хотелось продолжить разговор о погоде. Смотри-ка, раньше только старики говорили о погоде, а теперь, видно, и молодые тоже…

— Маленькая такая девочка… рыженькая.

— Что имеет в виду госпожа Бергман?

— Да вот как раз и имею в виду — давно я ее что-то не видела. Рыженькую. И маму не видела. Потому и спрашиваю.

— А они… знакомые госпожи Бергман?

— Нет… какие знакомые… А что, незнакомых нельзя искать?

— Ну почему… Но вы хотите что-то про них узнать?

— Я же говорю — давно не видела… А вы?

Карин Сольберг встала, подошла к шкафу, достала небольшую папку и положила перед Эстер.

— Здесь список квартир в вашем доме. С триста двадцать шестой по четыреста восемьдесят шестую.

— Да… и…

— Госпожа Бергман говорит о маленькой девочке с рыжими волосами… А ее мать? Как выглядела мать?

— Откуда мне знать, мать или не мать? Вроде мать… Волосы светлые… а больше-то и не скажу.