— Что госпожа Бергман хочет, чтобы я написала?

— Напишите, что мы волнуемся, куда делись мама с дочкой.

— Надо, наверное, упомянуть про полицейское объявление… ну, насчет этой убитой женщины.

— Да-да… напишите, что мы видели их плакат. И что у матери светлые волосы.

— Хорошо.

— И не забудьте уточнить, в каком именно дворе они жили…

— Нет, конечно. Не забуду.

— И не надо писать, сколько мне лет.

Карин Сольберг улыбнулась и посмотрела на старушку. Вспомнила, как обстоятельно та доставала бумагу из красивого старинного секретера в гостиной.

— Разумеется… ни слова о возрасте.

— О моем возрасте ни слова… а про их возраст обязательно. А то они подумают, это кто-то другой.

— Пишу.

— Не забудьте отметить, что их уже давно не видно. Задолго до дождей.

— Но мы же не знаем точ…

— Не понимаю, что вы хотите сказать. Я-то знаю.

— Хорошо…

Карин Сольберг задумалась. Какое вообще право они имеют вмешиваться в личную жизнь Хелены Андерсен? Может, она как раз и хотела исчезнуть. Хотела, чтобы ее оставили в покое. Это нормально. И девочка еще маленькая, ей не надо торопиться к началу занятий.

Вдруг ей пришло в голову, что можно было бы справиться в детском саду поблизости. Но в круг ее обязанностей это не входило. Так… простое любопытство.

— И подпишитесь своим именем, — неожиданно заявила Эстер.

— Почему, госпожа Бергман?

— Вам будет проще объясняться с полицией, когда они приедут на этих своих машинах.

— Но ведь это госпожа Бергман так уверена, что…

— Я же говорю, вам проще с ними… Не люблю, когда много народу… на этих своих машинах, да еще собаки… или лошади, упаси Бог.

— Не думаю, что приедет столько народу… в лучшем случае один или двое. Зададут несколько вопросов, и все. И когда они еще приедут… и приедут ли вообще.

— Не приедут? Как это — не приедут?

Карин Сольберг не знала, что возразить. Она посмотрела в окно — а вдруг появятся мама с дочкой? «Идут себе, держась за руки, и посмеиваются над нашими глупостями…»

— Может, и не писать это письмо, — неожиданно засомневалась Эстер Бергман.

— Мы же его уже написали.

— Тогда не посылать?

— Вы не хотите его посылать?

— Ну…

— Тогда не пошлем.

— Но говорить с полицией будете вы.

Карин с трудом следила за ходом мысли старушки.

— Давайте так, — сказала она. — Говорить будем вместе. Я буду сидеть рядом.

— Это другое дело.

— Запечатываю и бросаю в ящик?

— Сначала прочитайте еще раз.

Она прочитала письмо и подумала, что лучше бы его и в самом деле не посылать. В полицию, наверное, приходят сотни, если не тысячи таких писем. И как там решают, что принимать всерьез, а что нет? Нельзя же проверить все подобные сигналы…

Винтер вытащил из растущей с каждым днем кипы материалов следствия очередной рапорт. Надел пиджак и открыл окно. Ночью дождь перестал, воздух был свежим и прохладным.

В Гетеборге, Кунгельве, Кунгсбаке и Херрюде нашлось сто двадцать четыре белых трехдверных хэтчбека «Форд-эскорт GLX 1,8» выпуска девяносто первого — девяносто четвертого годов с первой буквой регистрационного номера «Н».