— Слушаю вас, мистер Мэннинг, — вдруг изрек солнечный подонок, а я понял: моя рука сама, без участия рассудка, просительно вытянулась.

— Мистер Маркус, отчего вы посчитали эту шутку смешной?

— Мне кажется, я не совсем вас понимаю.

— В этом семестре вы повторяете эту самую шутку уже двадцать третий раз.

Да, временами воспоминания доставляют истинное наслаждение.

— Это моя старая, излюбленная шутка, — заметил весело мистер Маркус — само собой, тертый калач, запросто не проймешь, он разве что удивился слегка. — Но ради бога, мистер Мэннинг, двадцать три раза? Это даже для гиперболы слишком.

— Почему?

— Что почему?

— Почему вы не верите, что произносите эту шутку в двадцать третий раз?

— Потому что тогда, — тут он выдержал риторическую паузу, — я оказался бы несколько, хм, скучным и неоригинальным.

— Именно так, — подтвердил я радостно.

— Простите?

И вот тогда я включил чудесную кнопочку в своей памяти и выдал все двадцать три раза подряд — в точности, вплоть до интонаций и выражений на лицах. Мистер Маркус не перебил ни разу, стоял будто загипнотизированный. Уж поверьте мне: правда — штука страшнейшая. Думаю, жутко было меня видеть и слышать, но они все слушали и смотрели как зачарованные. Я всех их зацепил, до единого! Никто и сотой доли от моего вспомнить не мог, но нутро их — злопамятное, по-звериному чуткое нутро — узнавало! Они всё вспоминали! Кивали, узнавая других, стискивали кулаки, узнавая себя. И считали вслух, выкрикивали. Двадцать! Двадцать один! Весь класс ржал, вопил и завывал. Сотня шуточек мистера Маркуса обернулась тысячей насмешек над ним.

Да я беднягу попросту расплющил, распатронил и выпотрошил. И само собою меня за это выгнали. Мистера Маркуса любили не только ученики.

Случилось это 22 февраля 1982 года. Скверный день. Но до сих пор вспоминаю с удовольствием.

Все дело во времени. Когда память — будто судебный стенографист, в кармане все время мира, знай себе, сиди и пересматривай дни с годами. Потому моя личная жизнь вроде аннотации к новомодному роману ужасов, набитому выпущенными кишками. Я постоянно сравниваю.

Мало какой девушке это нравится.

Доктора говорят, у меня «синдром гипермнезии». Главное тут не «гипермнезия», а «синдром». Когда доктора обзываются «синдромами», значит — ни хрена не понимают и попросту вешают лапшу на уши. К примеру, папаша мой страдал «синдромом раздражения кишечника» (но настаивал, чтобы мы с мамой звали эту хрень благороднее — «спастическим колитом»). Ни с того ни с сего его начинало пучить, прохватывало, и весь день — понос и газы неимоверной вонючести. Чертовщина, ей-же-ей.

Так вот, «синдром гипермнезии» — это вроде синдрома раздраженного кишечника, но в голове. Родитель мой не мог дерьмо свое нормально вывалить и вычистить из нутра, а я не могу вычистить память. Вся накопленная годами гнусь — со мной.

Обычно, сидя в «Дрожках», я поглядываю в газету «США сегодня» — скорее, проформы ради, а не из интереса. Но в тот день стойка с газетами оказалась пустой, и потому я попросту уставился тупо на чашку с кофе — почему-то черный глянцевитый круг в обрамлении белого фарфора действует успокаивающе. Помогает сосредоточиться. Эдакая карманная версия морского горизонта.