Моя цель оказалась чрезмерно капризной любовницей, не снисходящей ни до силы, ни до хитрости, ни до покорного ожидания. Изредка она показывала край своей одежды, манила пальчиком, а то и дарила мимолётную улыбку, но всякий раз ускользала, не давая даже прикоснуться. А годы… Годы шли, неторопливым, но ни на мгновение не сбивающимся с ритма походным маршем, и не далее как сегодня утром, собираясь на службу, я обнаружил, что складка над поясным ремнём уже состоит не из одной только ткани рубашки, стало быть, дни срока, отпущенного на раздумья и действия, истекают. Жизнь не закончится, разумеется, с чего бы ей вдруг так поступать? Вот только если раньше выбор принадлежал мне, теперь выбирать будут другие. И не в мою пользу.

А самое мерзкое не ощущение, что тебя загнали в угол, а то, что это известно всем вокруг. Тот же Атьен, лукаво посматривающий на меня поверх редко скучающей на столе глиняной кружки, я уверен, еле сдерживает презрительные смешки. Вот если бы мы уже возвращались с докладом об исполнении дел, мой собеседник непременно дал бы волю гнусным и двусмысленным шуткам, так что можно вознести хвалу Божу и покуда дышать спокойно, ибо никто, находясь в здравом уме, не станет ссориться с сопроводителем на половине пути, потому что…

— Ты скучный человек, — тоном судьи, оглашающего приговор, повторил счастливец, удостоенный чести называться Серебряным звеном.

— Да, эрте, — тщательно избегая поспешности, согласился я, чтобы избавиться от необходимости в третий раз выслушивать одно и то же.

Атьен хитро прищурился, однако не стал томить напряжённым ожиданием новой каверзы, заключив:

— С тобой скучно, зато спокойно.

Пояснения не последовало, словно Ирриги со-Намаат предоставлял мне возможность обратиться к нему с вопросами. Впрочем, на подобную уловку я уже давно не попадаюсь: добродетель сопроводителя состоит прежде всего в немногословности, поскольку мы — тени, идущие след в след и обретающие плоть лишь в том случае, когда должны стать каменной стеной, защищая Ведущего. А пустые разговоры, пусть даже в минуты короткого отдыха, недопустимы ни уставом, ни благоразумием, которое в своё время и добавило главу о предпочтительном молчании. Сразу после того, как особо болтливый сопроводитель стал причиной многочисленных смертей. Что именно он ухитрился натворить, нам не рассказали ни на церемонии присяги, ни потом, но причин усомниться в правильности решения Начальственного совета за всё время службы почему-то не возникло.

— Спокойно… — Атьен сделал мрачную паузу и хохотнул: — Как в могиле!

Я тоже позволил себе улыбнуться, но только мысленно, чтобы не вспугнуть красногрудую голубицу удачи.

Неужели сереброзвенник по-настоящему доволен моей службой? Наверняка. Иначе бы разговор не зашёл о покое, потому что мужчина, разменявший пятый десяток лет, а заодно обзаведшийся проседью в некогда густо-чёрных волосах и бороздами морщин на покатом лбу, давно уже осознал истину, к которой жизнь подвела меня в последний год.

Покой. Вот и всё, что становится нужно, когда проходишь серединный рубеж на пути от рождения к смерти.

Сражения и страсти хороши для юнцов, не обременённых планами на будущее, заходящими дальше завтрашнего утра. Не спорю, мне тоже когда-то доставляло удовольствие чувствовать затылком дыхание смерти, от которого кровь вскипала и пускалась вскачь, прогоняя все мысли, кроме одной. Мысли о победе в очередном поединке. То, что главный враг, стоящий за плечом каждого следующего противника, неодолим, я начал понимать, когда впервые проснулся от боли в спине. То ли крутанулся во сне, то ли натянуло сквозняком, то ли… Именно долгий перебор причин меня как раз и ужаснул.