— Да, у вас нет причин доверять мне и моим словам. А как насчёт желания?

И это он знает. Должно быть, участвует в подобных беседах ежедневно и еженощно. Может, даже в этом самом кабинете.

— Хочу ли я доверять?

— Да, хотите?

Трудный вопрос. Лукавить, а тем более нагло врать не стоит. Но в чём заключается моя правда? Я долгие пятнадцать лет, включая годы обучения, следовал наставлениям и приказам, не подвергая их сомнению, а в конце концов и вовсе едва не разучился сомневаться. Чувствовал ли я себя при этом несчастным? Нет. Исполнять приказы легко, хотя и не всегда приятно. Возможно, я и дальше согласился бы на послушание, но… Золотозвенник спросил совсем о другом.

— Да.

— А верить?

— А я и так верю.

Он чуть наклонил голову, словно это позволяло лучше вглядываться в моё лицо.

— И во что же? Поделитесь, будьте любезны.

— В справедливость Божа и ветреную милость Боженки. В рассветы и закаты. Верю, что вы скажете мне лишь то, что захотите. А ещё верю, что отвечу на все ваши вопросы, но только то, что смогу.

Пеговолосый расхохотался:

— Вам слишком долго приходилось молчать, верно?

— Да, но…

— Только человек, вынужденный большую часть своей жизни слушать, а не говорить, не сможет устоять перед приглашением побеседовать.

— Разве это было приглашение?

Конечно, он не ответил, следуя собственному, ранее оглашённому правилу. А я вдохом спустя понял, что сморозил очередную глупость.

Ни мундира, ни медальона, ни приказа, отданного начальственным лицом или изложенного на бумаге. Передо мной сидит просто человек, и если бы нашей встречи в тюрьме не состоялось, я бы и понятия не имел, с кем разговариваю. Но с другой стороны, почему-то кажется: не было бы встречи, не появилось бы нужды в разговоре.

Что ему от меня понадобилось? Уличить во вранье? Вынудить признаться? Вряд ли, иначе давно бы уже перевёл беседу в требуемое русло, а мы продолжаем говорить на темы, касающиеся… Вернее, почти ничего не касающиеся. Может быть, спросить прямо? Хотя в ответах мне ведь всё равно отказано.

— Если у вас есть вопросы, спрашивайте, а не ходите вокруг да около.

— Вы куда-то торопитесь?

Нет. Наоборот, с ужасом жду момента, когда мне придётся встать и шагнуть за порог кабинета. Шагнуть в неизвестность. В «никуда», которое превратится в «где-то», лишь когда я там окажусь.

— Не тороплюсь. Но чем быстрее закончится эта жизнь, тем скорее может начаться другая.

— Вы так недовольны прошедшими годами?

Недоволен. Правда, не годами, а собой. Время как раз было проведено с пользой, а шансов вступить в лучшее будущее оказалось с избытком. И кто всё испортил? Я сам.

— Они прошли.

— Мимо?

Никак не могу понять, до чего он пытается докопаться. Постичь глубины моего разума? Так там донышко просвечивает, даже пятки не намочишь. Ищет умыслы и намерения? Умысел только один: жить спокойно и сытно.

— Со стороны виднее.

Пеговолосый хмыкнул:

— Виднее. Хотя смотрю я на вас и, как ни стараюсь, кое-чего разглядеть не могу.

— Может, не туда смотрите?

— Может быть… Что ж, спрошу прямо. Чего вы хотите от жизни?

Или я совсем отупел на сопроводительской службе, или меня желают завербовать.