* * *

Спрятавшись за облаками, солнце стало оранжевым, как пятно гнили на бледном лице мертвеца. Жара чуть ослабла. Преодолев подъём, мы ускорились, и трещотки на колёсах зацокали бодрее. На последней мясорубке собрали шесть жёлтых пузырей – не самый богатый урожай, но Кирпич обливался потом, и его загоревшую грудь исполосовали серые подтёки грязи. Он привычно упирался в перекладину справа, а мы с Малым сменяли друг друга слева.

Малой освоился. Уже не блевал от жаб и пузырей. В жару мы накрывали их тремя плащ-палатками. Они всё равно воняли так, что не спасали ни маски, ни портянки. Два месяца назад Малой заменил Сивого. О Сивом в команде не вспоминали, а я украдкой пересказал Фаре и Лешему наш ночной разговор. Леший и раньше слышал о тех, кто возвращает имена. Слышал немного и по большей части брехню. Не сомневался только в том, что они действительно существуют и повсюду оставляют непонятные постороннему человеку знаки: совсем крохотные вроде нарисованных восковым карандашом закорючек и довольно крупные вроде виденных нами деревянных крестов.

Малой не слишком обрадовался, когда жёлтые перевели его в поисковый отряд, однако не спорил. Его место в печном отряде занял Калибр, а место Калибра в топливном занял Пульс, наш новенький. Пульс как заведённый шнырял по «Зверю», лазал по лестницам и подъёмникам, донимал всех вопросами, особенно Кардана. Тот поначалу охотно рассказывал о всяких приблудах, объяснял устройство двигателей, потом стал шикать на Пульса и прогонять его пинками. Новичок нам быстро надоел, а Фара с ним подружился.

Пульс в очередной раз напросился в вылазку, и они с Фарой носились, грохотали шумихами, мешались под ногами, а сейчас отстали – неподалёку от дороги наткнулись на проржавевший комбайн и забрались в него, изображая танкистов. Фара хотя бы прекратил ныть. Он вообще подрос, окреп. Скоро запрягу его в телегу. За книгой учёта Фара больше не спрячется. Пора и хануриков таскать.

В топливном отделении Шпала теперь был за старшего и пытался подмять Пульса под себя. Я и сам посоветовал ему построже относиться к новичку. В последнее время Шпала редко отпускал Пульса с нами, а сегодня отпустил, потому что всё равно не нашёл, чем его занять. «Зверь» сутра стоял на ремонте, и работа команды застопорилась. Вторая поломка за месяц.

Не скажу, что из «Зверя» сыпались стёртые шестерёнки, однако барахлил он чаще обычного. Вырубалась автоматика, и мы по очереди жгли хануриков в ручном режиме. Летели клапаны на топливных резервуарах, и Крот, опасаясь утечки, день и ночь ползал во внутренностях «Зверя». У Кардана в моторном отделении пробило уплотнительную прокладку под фланцем трубопровода, вконец износились поршневые кольца и клапанные пружины. Сам Кардан не справлялся, но ему помогали механики из батальона. Пока что им удавалось реанимировать «Зверь» и он упрямо следовал за жёлтым фронтом. Недельки через три фронт доползёт до моего дома.

За обочиной лежала полоса глинистой растрескавшейся земли. Сплетение трещин напоминало грязно-бурый узор на коже подгулявшего ханурика. Дальше стелилось поле, заросшее колтунами зелёной травы. Хорошее поле. Сугорами, оврагами. Есть где спрятаться. Малой предложил отдохнуть в овраге. Я бы согласился, но заметил впереди придорожное кафе. Сказал, что мы отдохнём там. Найдём тень и посидим минут пятнадцать, заодно подождём Фару с Пульсом.

Я на ходу касался правого кармана. В него будто набросали раскалённых костей. В кармане лежал жетон синего сержанта. Я понимал, что штаны припекло солнце, и всё же представлял, что жетон нагревается изнутри – прожигаетткань, обугливает кожу, плавит мышцы и вены. Когда уходил с мясорубки, рука сама потянулась к пузырю с синей меткой. Надеюсь, никто не увидел. Как быть с жетоном дальше, я не придумал. Пусть лежит. Может, выброшу. Или спрячу в теплушке. Если однажды встречу Сивого, отдам ему.