– Мне кажется, что в один прекрасный день я бы действительно стала кинозвездой, – сказала она спокойно, когда они сидели, обнявшись, в халатах, купленных в «Ай Маджин». Между ними возникли взаимопонимание и близость, все, что они знали друг о друге, всплыло в памяти, и любовь засияла с новой силой.

– Ты была звездой уже до того, как попала в Голливуд. – Он вспомнил, как она пела в ресторанчике у Гарри. – Может быть, когда все утихнет, ты сможешь вернуться туда.

– Не думаю, что мне захочется, – сказала она тихим голосом, и глаза у нее стали грустными, – тот мир слишком жесток.

Но если не работать в Голливуде, тогда что же ей делать? Она умела петь и играть в кино. А теперь боялась показаться на людях. Гарри предложил ей старую работу в клубе, но она не могла принять от него эту жертву.

– Не будут же люди помнить этот процесс вечно. Он забудется так же, как вчерашние новости. – Тут Спенсер вспомнил звонок сенатора и с удивлением подумал, что же все‑таки тому было нужно.

Принесли обед, и Спенсер, наблюдая, как она грустно ковыряет в тарелке, спросил, о чем она думает. В ответ Кристел улыбнулась сквозь слезы:

– Я подумала, что ужасно хочу домой. Но у меня теперь нет дома.

Он тоже невесело рассмеялся. Вот это истинная правда. Ей некуда и не к кому идти. Перл предложила жить с ней, но Кристел не захотела ее стеснять, да она и не знала, останется ли в Сан‑Франциско. Сейчас ее планы во многом зависели от Спенсера.

– Давай на несколько дней съездим в долину. Мы не задержимся там, только проведаем Бойда с Хироко. Тебе надо собраться с мыслями. Прошло всего два дня. Давай завтра же поедем в долину.

Она думала, глядя на него, а потом согласно кивнула:

– А как же ты? Ты же не можешь ухаживать и заботиться обо мне всю жизнь.

– А я бы так хотел этого, – прозвучал его шепот в тишине гостиничного номера.

– У тебя также есть кое‑какие дела в Вашингтоне, ведь так? Они и так уже, наверное, не блестящие после того, как я вытащила тебя на три месяца. Мне кажется, тебе придется чертовски дорого за это заплатить. – Она подумала об Элизабет, не понимая, какие же у них со Спенсером отношения. Она никак не могла уяснить, что они значат друг для друга, а Спенсер если и заводил об этом разговор, то очень редко. Она знала, что он все еще женат. Теперь, когда Эрни не стало, она оказалась свободной, чего нельзя сказать о Спенсере. Тень его жены все еще маячила между ними, во всяком случае, в воображении Кристел.

Спенсер позвонил жене один раз и оставил сообщение, что находится в Сан‑Франциско, но не уточнил, что остановился в «Фэрмонте». Он еще не был готов к разговору с ней. И не хотел, чтобы она волновалась, если позвонит ему в гостиницу в Лос‑Анджелесе и ей сообщат, что он уехал в тот же день, когда был вынесен приговор. Он прекрасно понимал, что подумает жена, но не хотел ни отрицать этого, ни спорить с ней. Отношения его с Кристел не должны ее касаться. Он вспомнил угрозу жены, которую она выпалила, когда он собирался уезжать, и с удивлением подумал: неужели она действительно теперь разведется с ним?

Он сообщил Кристел, что потерял работу, и сказал это беззаботным тоном, но она в ужасе уставилась на него:

– Не может быть!

– Может!

– Боже мой, мы оба теперь безработные! – Она засмеялась, но ее охватило чувство вины.

Только сегодня утром он говорил ей о том, как ему нравилось работать в правительственном аппарате. Что же теперь он будет делать? Спенсер сказал ей о звонке сенатора, и она стала настаивать, чтобы он перезвонил ему.