– Ты выглядишь как нельзя лучше, мисс Кристел Уайтт. Так что они заставляют тебя делать?

– Они не заставляют. Они позволили мне петь на сцене и одолжили красивое голубое платье.

– Ты хорошо поешь? – Она сощурилась, стараясь разглядеть что‑то, но увидела только Кристел. – О'кей, догадываюсь. Кажется, ты понравилась публике. – Она с сомнением покачала головой. – Идем, покажешь мне. – Она повернулась круто на пятках и зашагала в свои маленькие апартаменты.

Кристел, посмеиваясь, шла следом. Женщина села на свой любимый стул и выжидательно посмотрела на Кристел.

– Пой мне, а я скажу, понравилось мне или нет. Кристел рассмеялась и опустилась на стул с прямой спинкой.

– Так я сейчас не спою. Здесь совсем другое дело.

– Почему? – Миссис Кастанья была непробиваемой. – У меня тоже есть уши. Пой!

Кристел опять улыбнулась, вспомнив бабушку и себя – ребенком. Минерва тоже любила, когда она пела, но пела церковные гимны. «Изумительная молитва» была ее любимой.

– Что вам спеть? Моя бабушка любила «Изумительную молитву». Могу спеть ее.

Это было бы прекрасное обращение к Господу, молитва в маленькой комнате, с воззрившейся на нее хозяйкой. Правда, взгляды последней гораздо шире, чем у ее бабушки.

– Ты это сегодня пела?

– Конечно, нет, я пела совсем другое.

– Ну вот и мне спой то же. Я жду.

Кристел в сомнении закрыла глаза. Она постаралась вспомнить состояние на сцене, волнение, звучание музыки и запела одну из своих любимых баллад. Это была ее лучшая песня, она тронула всех. Она исполняла ее сейчас не на освещенной сцене, без музыки, без голубого платья, но это не имело значения. Главное – песня, слова, которые она любила с детства. Миссис Кастанья исчезла, магия голоса соединила Кристел с отцом, как будто он находился в комнате, пока она пела песню.

Когда она закончила и пришла в себя, то увидела, как по щекам пожилой женщины стекают слезы. Это ее тронуло. Некоторое время обе молчали, потом миссис Кастанья произнесла:

– Ты пела хорошо... о да... очень хорошо. Ты никогда мне не говорила, что можешь петь.

– Вы никогда не спрашивали. – Кристел нежно ей улыбнулась, вновь почувствовав сильную усталость.

Все впечатления вечера слились в сладкие ностальгические воспоминания об отце, о ранчо, том времени, когда она ему пела. Миссис Кастанья смотрела на нее и как будто все это знала. Она поднялась, медленно, ни слова не говоря, подошла к старинному буфету. Постояла немного, наклонившись над ним, и вернулась, неся бутылку вина и два стакана.

– Давай выпьем немного, чтобы отпраздновать сегодняшний день. Однажды ты станешь знаменитой.

Кристел засмеялась, наблюдая, как миссис Кастанья открывает бутылку, которая была наполовину пустая и хранилась для особых случаев. Кристел отметила, что это шерри.

– У тебя красивый голос, это Божий дар. Ты должна сохранить его. Это большая драгоценность.

– Спасибо. – Кристел хотелось плакать. Она взяла стакан, а хозяйка со значительным видом подняла свой.

– Ты очень везучая, девочка. Браво, Кристел, браво...

– Спасибо, – поблагодарила Кристел.

Миссис Кастанья с удовольствием сделала первый глоток, поставила стакан и опять обратилась к Кристел:

– Сколько тебе будут платить?

– Нисколько. Я имею в виду – не больше, чем платили до этого. Это же просто... просто смешно. И потом... мне... мне... так нравится петь.

Она с возмущением подумала, что не хочет получать плату за то, что будет заниматься любимым делом.

– Ты можешь стать богатой.