— «Принца и нищего»? Скажите на милость! Что малому, то и старому… — Он нахохотался и, понизив голос, указал глазами на Евгения Анатольевича: — Это кто такой?

— Не знаю. Первый раз вижу, — ответила Лида, тоже невольно понижая голос, чтобы не быть услышанной Евгением Анатольевичем. Конечно, он понимал, что шепчутся о нем, но одно дело — понимать, другое — услышать, когда при тебе говорят о тебе: «Первый раз вижу».

— Хм. Поня-атно, — протянул Виктор Витальевич. И через недолгую паузу проговорил во весь голос: — Да, Лидочка! Имел ведь вчера удовольствие видеть твоего отца в сдаче спектакля. Ты была, конечно?

— Конечно.

— Какой он блестящий актер. Какой блестящий! Все на нем, весь спектакль! Убери его — и провал. Вот мнение рядового, так сказать, зрителя. Интересно ему — можешь передать.

— Хорошо, — коротко отозвалась Лида.

Она подождала мгновение — не скажет ли Виктор Витальевич что-то еще, но он, видимо, исчерпался, и она, не добавив больше к своему ответу ни слова, поторопилась скрыться в бабушкиной комнате.

Мужчины снова оказались наедине друг с другом.

— М-да. Блестящий, — повторил в пространство Виктор Витальевич и повернулся к Евгению Анатольевичу. — А знаете ли, голубчик Евгений Александрыч… то есть Анатольич, простите, — возобновил он прежний их разговор, прерванный появлением Лиды. — Знаете ли, я вам должен сказать, что раньше, до всей этой так называемой эмансипации, женщине жилось лучше. Счастливей. Женщина — это ведь профессия. И мужчина — профессия. Две разные профессии. Мужчина остался мужчиной, а женщина стала… — он запнулся, подыскивая слово, и засмеялся, — чем-то вроде гермафродита. И мужские функции на нее возложили, и женские при ней оставили. Так что, голубчик Евгений Алекса… Анатольич, простите… женщина сама больше всего и страдает от нынешнего положения вещей. Выигрыш на копейку, а проигрыш на рубль, уж не меньше. Поверьте мне как адвокату, уж я такого нагляделся…

— А, вы адвокат! — перебил его Евгений Анатольевич, не в силах больше обуздывать себя и молчать, — Юрист, значит. Но если вы юрист, как же вы можете утверждать такое: что лучше жилось. Паспорта своего женщина не имела! Захотела от мужа уйти, невмоготу с ним, — никак, если муж ей того не позволит! Разве не рабство? Чистейшее рабство. А крестьянская женщина? Куда ей, если без мужа? По миру, считайте. Такой крестьянский труд был, что женщине без мужчины — просто невозможно.

Виктор Витальевич по свойственной ему привычке похмыкал.

— Вы, Евгений Анатольич, все о зависимости женщины от мужчины. Я ведь не об этом. Я о том, каким образом женщину от мужчины освободили? Переложив на нее мужские общественные функции. И получился у нее в итоге двойной жизненный воз.

— Но раньше, во всяком случае, лучше не было! — не имея больше аргументов возражать, не сдался, однако, Евгений Анатольевич.

— В том плане, в котором вы рассматриваете, безусловно нет. — Виктор Витальевич говорил со снисходительной и как бы любующейся собой вескостью. — Но в целом эмансипация пошла не по тому пути. Она должна была идти по высвобождению женского. А она пошла по уподоблению мужскому.

— А что это такое — по высвобождению женского?

— Женское, голубчик Евгений Анатольич, это женское. Те ее функции в жизни, что определены ей природой.