— И что, здорово прихватило?

— Здорово.

Боголюбов в трубке помолчал.

— И значит, на совещании у Тимофеева… — наконец произнес он с запинкой, — что, не сможете быть? Или сможете?

— Нет, не смогу. — Ладонников нарочно говорил коротко, чтобы Боголюбов по одной уже его речи понял бы, что он, Ладонников, не союзник ему, ни в каком виде, и решение окончательное и бесповоротное.

Боголюбов какое-то время снова молчал.

— Зарежет мне Тимофеев все это дело к чертовой матери, — сказал он потом — будто пожаловался.

«Безусловно», — ответилось в Ладонникове.

Но вслух он не произнес ничего.

Боголюбов в трубке помолчал-помолчал еще и проговорил:

— Ну, ладно тогда, Иннокентий Максимович. Всего доброго. Поправляйтесь.

— Да, спасибо, — по-прежнему коротко отозвался Ладонников.

Он положил трубку и с минуту стоял над телефоном, не двигаясь. На душе было пакостно. Не оттого, что ему трудно дался толькошний разговор — да нет, без всякой трудности, — а оттого, что вчера утром, еще до разговора с Ульянцевым на производственной гимнастике, позвонил Боголюбову, высказал свое мнение и пообещал, возникнет такая необходимость, высказать его где угодно. Дал, получается, слово и вот не сдержал. Самое скверное, когда дал слово — и не сдержал. Хуже нет. Если бы вот не дал. Не дал бы — так и ничего, а вот дал и не сдержал — это ту самую свою профессиональную честь не смог соблюсти, уронил ее, и знает один — будут знать и другие.

Однако ничего уже невозможно было переменить, надо смириться, что так произошло, занять себя каким-нибудь делом, и это тягостное чувство недовольства собой рассосется — не заметишь как. В любом случае Тимофеев зарежет Боголюбову затеянное им дело. Будет он, Ладонников, там или не будет. И даже если, придя, поддержит.

— Катюха! — позвал он дочь. Дочь появилась на пороге комнаты с книгой в руках — первой каникулярной, — и Ладонников, залезши в карман, достал бумажник: — Отложи-ка чтение. Сбегай на рынок, купи зелени, салат, укроп, петрушку — все, что есть. Удивим маму: придет не обед — а на столе лето совсем.

— Па-ап!.. — просяще протянула дочь. Ей не хотелось так вот срываться и бежать, хотя рынок был совсем рядом, три минуты до него, не больше. — Такая книга интересная…

— Ничего, ничего, у тебя сейчас полно будет времени. — Ладонников забрал у нее книгу и, не закрывая, положил на столик рядом с телефоном. — Побалуем маму, раз оба дома. Она к вам бегает тут с Валеркой на обед… давай обрадуем.

Жена и в самом деле каждый день бегала с работы в обеденный перерыв домой, чтобы быть уверенной, что и Катюха уйдет в школу сытой, и Валерка, вернувшись, тоже поест, жаловалась последние несколько дней, что на рынке появилась первая, парниковая зелень, надо бы купить, начать витаминизироваться, но по дороге домой всякий раз забывает вот забежать на рынок.

— Давай, давай, ноги в руки — быстро, за одну минуту туда-сюда, — дал Ладонников дочери деньги и подтолкнул ее на кухню. — Сумку иди возьми. Порадуем маму. Рынок — твоя забота, салат сделать — я на себя беру.

Он проводил дочь, захлопнул за ней дверь и пошел в комнату переодеваться в домашнее. Дело, чтобы занять себя, было придумано, начало крутиться, он с удовольствием думал о том, как поразится жена, как будет ахать, как будет рада, и от одних уже этих мыслей делалось на душе счастливо и тепло.

7

Пойти вечером на родительское собрание к сыну жена Ладонникову категорически запретила и пошла сама.