— Бен звонил. Вот жизнь — дерьмо, а, Кать? Надо же так. Бен говорил, что там с похоронами какая-то заминка. — Ксения пошарила в кармане просторного черного блузона и вытащила пачку сигарет и зажигалку. Закурила. — Ребята деньги собрали.

— Ксень, а Лавровский сегодня здесь? — закинула удочку Катя.

— Здесь. Они все за кулисами. Будет три миниатюры. Так, полный бред. Но красиво.

— Ты мне его покажешь?

Цыганочка затушила в пепельнице почти целую сигарету.

— Конечно, покажу. Ничего мальчик. Только очень уж зациклен на собственной гениальности. Да ты его и сама узнаешь. Он в одной из миниатюр Пьеро играет. Вовсю под Вертинского стилизуется. Все его интонации взял. Только и оригинальности, что балахон себе из оранжевого шелка заказал. А вон и твой блондинчик идет, я исчезаю. Знаешь, на кого он похож?

— На Есенина. Ты ему только не говори, а то он бесится от этого, — поспешно попросила Катя.

— И ничего не на Есенина, вот уж никогда б не подумала! — Ксеня подняла соболиные бровки. — Он похож на Дана Ольбрыхского. В нем что, польская кровь?

Катя испуганно замахала руками. Кравченко подходил к их столику. В руках он нес маленькую коробку конфет, бутылку шампанского и два бокала.

— Все, пока. — Ксеня легко вспорхнула со стула, одарила Кравченко самой загадочной улыбкой из личного актерского арсенала и вернулась к своему очкастому гроссмейстеру.

— Что за Василиса Прекрасная? — томно осведомился Вадим, откупоривая бутылку. — Она меня боится? Я такой страшный?

— Это Ксеня. У нее муж ревнивый. Она дала мне нить, Вадя. Лавровский будет в роли Пьеро. Кравченко поморщился.

— Господи Боже, третье тысячелетие на дворе. Марсиан ждут, инопланетян. А вы все в декадансе своем, как в тине, барахтаетесь — Пьеро, Сюлли-Прюдом. Луна на ущербе... У вас, мисс, глаза на затылке. И вообще, куда я попал? Фамилии-то какие: Петровская, Лавровский. Мещерский — князь. У этой Ксени как родовое имя?

— Щепкина.

— Ну, ничего еще. А то мне как-то неуютно стало со своей хохляцкой фамилией в этой изысканной компании. Хотя Щепкина — тоже имя знаменитое. Из тех самых, что ли?

— Нет.

— Слава Богу.

На эстраде зажегся свет. Ведущий вечера под шумно-одобрительный рокот зала прочел манифест Ордена. Затем на сцене появились несколько молодых актеров и актрис, исполняющих миниатюру «Аполлон и Музы». Вечер начался.

— Кать, а на кой черт тебе этот Лавровский нужен? — осведомился вдруг Кравченко.

— Но надо же узнать, как она попала на эту стройку, — ответила Катя. Ее внимание было приковано к эстраде. По ступенькам поднимался ее любимый Андрей Добрынин. Он подошел к самому краю сцены и отчеканил:

Ступает слава передо мной.

Властитель влажной страны лесной

— Но как же, Вадя... Боже, как он читает! Как же... Я в толк не возьму, зачем ее туда понесло.

— А если ты узнаешь, что это изменит? Добрынин читал уже новое — «Циклопа»: «Я ранен был в лицо на подступах к окопам...»

— То есть как — что изменит? — Катя бросила недоуменный взгляд на Кравченко.

— А вот так. Светке Красильниковой будет лучше, если ты вдруг поднимешь со дна ее личной жизни какую-нибудь грязь?

С которым шпага входит в напрягшуюся плоть,

Сперва вспоров сукно... -

— Почему грязь?

— Репортеры обычно не берутся за раскрутку несчастных случаев, если не чуют там какой-нибудь червоточины, — заметил Вадим.