|
Я понимаю. Раз, мол, я сама ушла, то и… Но сейчас действительно критический момент. Пусть твой гений в коротких штанишках раскошелится в кои-то веки. — Почему ты так пренебрежительно о нем говоришь? — Да побойся бога, Катя! Я его вообще не знаю, мельком видел пару раз еще тогда… Я говорю о нем только так, как говоришь о нем ты! — Неужели я обзывала его гением в коротких штанишках? Не помню… — А разве это бранные слова? — улыбнулся он. — Смотря каким тоном… Вот у тебя тон был сейчас такой… — Какой у тебя, такой и у меня. Вот где-то перед самым разводом по телефону ты его назвала даже «Эйнштейном недоделанным». Но только один раз. — И ты помнишь? — Наверное, это у меня профессиональное. Она помолчала. Покосилась в зеркало, летящим движением — он очень любил, как она движется, — поправила прическу. Помяла один из локонов надо лбом, когда прижималась лицом к его груди. Теперь все снова стало как надо. — Это твое последнее слово? — Катюша, ну нет денег, — сказал он мягко, но окончательно. — А ты напиши что-нибудь такое… быстренько… для европейцев. — Сейчас уже не те времена, дорогая. Нас почти придушили. Начинается все с того, что простые люди не хотят идти на поводу у так называемых бандитов — а кончается тем, что по-настоящему бандитской становится власть. — Потрясающе. То есть ты хочешь сказать, я же и виновата в том, что у тебя нет прежних возможностей плеваться желчью? — Не ты одна. Народ опять взалкал величия и вечных ценностей. Как я еще в девяносто седьмом писал, сравнивая нацистскую Германию и современную Россию, «расцвет национальной культуры даром не проходит». — Ой, да хватит политики. Сколько лет вместе живем, парень к тебе по-своему очень даже привязан. И ты с ним вроде дружишь… Ты понимаешь, что сейчас решается вся его жизнь? — Конечно, понимаю. Я не понимаю только, почему его отец должен быть избавлен от всех этих проблем. Он что, несовершеннолетний? Она глубоко втянула воздух носом. — Ну, хорошо, — сказала она. Потянулась к вешалке, сняла плащ. Одним текучим, змеиным движением облилась чужой кожей. Линька наоборот. С почти издевательским изяществом вступила в туфли. Все это заняло секунды, он ни разу не смог поймать ее взгляд. Когда она хотела, она умела прятать глаза по полдня — а тут секунды. — До вечера, — примирительно сказал он на пробу. С поджатыми губами, молча она вышла из квартиры. Уже с лестницы оглянулась. — Я сегодня возьму твою «Ауди», — сказала она, не глядя ему в лицо. — У тебя все равно пьяный вечер, а мне надо хоть иногда выглядеть посолидней. Клацнула дверь — словно киллер передернул затвор. С добрым утром, сказал себе Бабцев и несколько раз глубоко вздохнул, старательно успокаиваясь. Вот и попробуй поработать теперь. Она-то в своей конторе может это делать в любом состоянии, как автомат. За несчастные шестьсот баксов… А ведь она заранее знала про «Ауди». Если сказала это только с лестницы — стало быть, ключи уже были у нее в кармане… Все, все. Надо сосредоточиться. Работы непочатый край. А вечером — идиотская пьянка; никак в этой стране не могут без пьянок, ну никак. Подумаешь, несколько редакций разом определились, кого посылают на запуск. |
