|
— Понимаю. — Валентин будет недоволен, если ты примешься нам названивать. — Он что, не знает, что ты мне позвонила? — Почему?! — Она возмутилась. Мысль, будто она предприняла такой шаг без ведома мужа, тишком, тайком, была оскорбительной. — Прекрасно знает. Журанков помолчал. Содержательная беседа… На что уходит жизнь, подумал он. Впрочем, она уже ушла. Жизнь. Так что теперь не жалко. — Как хочешь, — сказал он. — Но, согласись, тут одно из двух. — Да, я понимаю. Сложная ситуация. Но просто тебе надо поторопиться. — Разумеется. — Попроси аванс… Я не знаю. В конце концов, у тебя же есть какой-то работодатель, не святым же духом ты питался все эти годы. Постарайся его убедить, объяснить положение. Он должен понять… Что я, учить тебя должна? — Нет, конечно. — Я позвоню завтра в это же время, так тебя устроит? — Устроит. — Почему ты так односложно отвечаешь? Ты не пьян? — Нет. Как у вас дела? Как сотрясение мозга? Преступников ищут? Она помолчала. — Это все тебя не касается, — сказала она. — До завтра. Он повесил трубку и глубоко вздохнул. Провел ладонями по щекам. Совершенно другой человек. «Нет, чушь. Человек — это, простите, целый мир. В нем всего очень много, и все это — он, единый и неделимый. Поэтому он таков, каковы его отношения с собеседником. Если отношения не изменились — и человек не меняется. Если отношения стали иными — и человек становится неузнаваемым. А если отношений нет — то и человека нет. У нас с нею отношений нет — и поэтому я для нее просто не существую. А почему тогда она для меня существует? Ведь у меня с нею отношений тоже нет… Потому что у меня есть отношения с воспоминаниями о ней. С воспоминаниями о нас; о том едином организме, сложнейшем, норовистом, ныне мертвом, который называется «мы». Он мне дорог, а ей, вероятно, нет; возможно, ей о нем даже неприятно вспоминать. А возможно, она о нем и вовсе не вспоминает. Полное равнодушие. Сдох и сдох». Журанков встал сегодня раньше обычного и к тому моменту, как Катя позвонила, успел уже и умыться-побриться, и чаю попить. Ему предстояло ехать в Питер и попробовать хотя бы у двух учеников — у их родителей, вернее, — выклянчить, не дожидаясь урочных сроков, часть денег за реально уже проведенные уроки. Это, конечно, не для Вовки, по Вовкиным делам этого и на понюх не хватит. Просто на прожитье. И в связи с усиленным сидение в Интернете, и с возможным увеличением числа поездок на транспорте деньги сейчас могут полететь мелкими пташками. А до того, как ехать в город… Прямо сейчас, поутру, надо сделать очень важное и весьма трудоемкое дело. Делать его страшно не хотелось, и тут требовалось мужество куда большее, нежели вчера, когда он вывешивал в сети объявление про почку. Но Журанков решил. Хотелось бы, конечно, отложить до последнего момента, чтобы уж знать наверняка — пора. Но если вдруг все и впрямь закрутится, на личные дела может не остаться времени. Когда Катя позвонила, он уже почти собрался. Оставалось лишь набросить куртку, надеть сапоги — хоть последние дни и выдались сухими да погожими, после весны на участках еще стояла вода, в ботиночках не пройдешь, — да взять спички и лопату. И в путь. Что за лопату несешь на плече, чужеземец? Последняя связь с той жизнью должна быть разорвана. |
