И вдруг это нелепое, необъяснимое событие в те дни, когда не только скандал, но любая суета вокруг монастыря, любые нестороения тут же станут известны тайным соглядатаям и доносчикам. Слухи просочатся в печать и вызовут пересуды. Величавое здание покоится на прочной дисциплине, строгой иерархии и неукоснительном соблюдении корпоративной тайны, но тишина и благолепие в церковном доме часто зиждятся на зыбком цементе — слабости человеческой. Владыка, и сам мастер церковной интриги, знал, как, вынув всего один кирпичный «замок», медленно и верно осадить всю постройку. Но кто играет против него на этот раз? Кто шатает краеугольный камень? Может быть, ФСБ? С подачи спецслужб над ним однажды уже сыграли злую шутку, оказав гуманитарную помощь его епархии элитными винами и дорогим табаком. А может быть, зашевелились враждебные его начинаниям церковные кланы? Или все же соперники Плотниковой? В этом случае досадное происшествие имеет отношение не к нему и не к его духовной власти и положению, а к Ангелине и ее слишком быстро растущему влиянию среди монополистов «водяного» бизнеса.

Будучи на людях ритуально набожен и строг, владыка не верил в козни бесплотных врагов, но хорошо знал, на что способны вполне полнокровные злоумышленники.

Угнетенное настроение владыки своеобразно подействовало на Тита. Он протянул руку к кассетнику, намереваясь поставить любимый владыкой «Пинк Флойд». Во время долгих перегонов по трассе владыка любил слушать западный рок. Это была маленькая тайна большого человека, и еще сотни других вполне безобидных бытовых привязанностей и слабостей были доверены келейнику. Пустяковые мелочи, простительные любому мирянину, держались в сугубой тайне, ибо могли испортить парадный портрет владыки, известного своей строгостью и аскетизмом.

Глава 3

Цветок над бездной

Нежданный, как цветок над бездной,

Уют семейный и покой.

Дом Севергиных окнами смотрел на рассвет, красовался резным очельем и отстроенной по северному обычаю «галдареей». Подъезд к усадьбе охраняла сосна с тремя вершинами. Едва завидев подъехавший «Москвич», с ближней макушки вихрем слетела ручная белка и, вспушив хвост, радостно зацокала.

— Будет, Рыжик, и тебе гостинец.

Из-под крыльца бурей вылетел Анчар. Забыв степенный возраст, завертелся вокруг хозяина.

Вынув из багажника подарки жене и целый баул детского «приданого», Севергин заглянул в прохладную избу, на поветь, обошел ухоженные гряды на задах дома и, склонив голову, шагнул под запотевший полог теплицы. Сарафан Алены белел среди зелени и обильного желтого цветения. Она не слышала его шагов: одной рукой поддерживала тяжелый подол с огурцами, другой выкручивала непослушный зеленец.

— Аленка, — негромко позвал Егор, — я приехал!

Жена обернула испуганное и радостное лицо, из ее подола градом посыпались пупырчатые окатыши.

— Потолстела-то как!

Целуя в душистый затылок, Егор огладил ее тугой живот и высоко взошедшие груди. От душного тепла парника и ее долгожданной близости стронулось сердце и загудело в костях.

— Ну что, боярыня, скоро?

— Не скоро, боярин… Отпусти, увидят, — шутливо отмахивалась Алена.

Севергин вынул из ее ладони колючий символ семейного счастья и захрустел.

Вдвоем они вернулись в горницу. На столе шуршал упаковками Рыжик. Кот по кличке Якудза, дергая усатой мордой, уминал ветчину.

— Кот скребет на свой хребет! Кыш! — прикрикнул Егор и замер, пораженный.

У окна на толстых бельевых веревках покачивалась расписная зыбка. Перед отъездом в Москву он собрал ее из липовых дощечек, дугами вывел торцы и «оплавил» края. Ожидая его возвращения, Алена разрисовала «лодейку» добродушными конями и задумчивыми райскими сиринами.