По существу её любовник — Александр Марков-Виноградский, воспитанник Кадетского корпуса в Санкт-Петербурге — приходился Анне Петровне троюродным племянником. На правах родственницы, она взяла над ним опеку, когда его, шестнадцатилетнего юношу, привезли в Северную Пальмиру. Первоначально искренние почти материнские чувства Анны Петровны к красивому мальчику постепенно сменились чувствами совершенно иными, а юный кадет без ума влюбился в свою прекрасную тетушку. Та была все так же романтична, восторженна и готова к любви, как и в юности. В результате в 1839 году у незаконной четы родился сын Александр.

Скандал разразился грандиозный. Молодому офицеру, выпускнику Кадетского корпуса, с этих пор не приходилось рассчитывать ни на материальную поддержку, ни на наследство. Ему пришлось стать строевым офицером, он получал мизерное жалование. Его связь с сорокалетней женщиной выглядела в глазах других офицеров, мягко говоря, странно, и в 22-летнем возрасте подававшему блестящие надежды Александру Васильевичу пришлось выйти в отставку в чине всего лишь подпоручика. Огорчило ли это его? Нимало! Он по-прежнему души не чаял в своей подруге и маленьком сыне.

Но если молодого человека, неопытного, поглощенного первой любовью ещё можно понять, то поведение Анны Петровны понятно и непонятно одновременно. В 1841 году её законный супруг, генерал Керн, скончался. Она могла бы оставаться вдовой генерала, получать приличную пенсию и спокойно жить в Петербурге с дочерью-невестой, Сашей-большим и Сашей-маленьким. Сплетни вокруг её поведения и имени давно уже её не волновали. Но она выбрала иную судьбу.

В 1842 году Анна Петровна обвенчалась с Александром Васильевичем, получив «в приданное» проклятие отца, который заявил, что не даст ей ни копейки, и потеряв право на генеральскую пенсию. Снова нищета… Зато с этого дня и до конца жизни она с гордостью подписывалась: Анна Виноградская. Ненавистная фамилия Керн осталась в прошлом. А в настоящем, помимо вечной бедности, было то, о чем она писала одной из своих подруг:

«Муж сегодня поехал по своей должности на неделю, а может быть и дольше. Ты не можешь себе представить, как я тоскую, когда он уезжает! Вообрази и пожури меня за то, что я сделалась необычайно мнительной и суеверной: я боюсь — чего бы ты думала? никогда не угадаешь! — боюсь того, что мы оба никогда ещё не были, кажется, так нежны друг к другу, так счастливы, так согласны! На стороне только и слышно, что ставят в пример нас. Говорят молодые, новые супруги: „Нам только бы хотелось быть так счастливыми, как Анна Петровна и Александр Васильевич!“ И нам теперь так трудно расставаться, что Василич три дня откладывал поездку: сегодня насилу решился выехать — и то потому, что получил на это предписание от начальства…»

У них не было ничего, кроме их любви, и они были счастливы. Места службы Александра Васильевича были мелки, неинтересны, приносили крохотный доход, на который едва можно было свести концы с концами — уныния в семье не было. Супруги даже исхитрялись устраивать какое-то подобие приемов, на которых присутствовали не титулованные аристократы, а такие люди, как Тютчев, Анненков, Тургенев. Последний, кстати, вот что написал о встрече с четой Виноградских:

«Вечер провел у некой мадам Виноградской, в которую когда-то был влюблен Пушкин. Он написал в честь её много стихотворений, признанных одними из лучших в нашей литературе. В молодости, должно быть, она была очень хороша собой, и теперь ещё при всем своем добродушии (она не умна), сохранила повадки женщины, привыкшей нравиться.