Наземные пластуны — не единственные неосязаемые существа: я уже упоминал так называемых летунов. Наблюдая их в воздухе, я поражался невероятной красотой этих созданий. В отличие от их наземных собратьев, плоские тела летунов словно бы излучают свет, а тончайшие многоцветные линии создают столь великолепные ажурные узоры, что по сравнению с ними самые прекрасные бабочки и птицы выглядят линялыми поделками неумехи-кустаря. Летуны не имеют привычных человеческому глазу крыльев — они перемещаются в воздухе частыми толчками, напоминая способом движения морских гребешков.

В то утро я направился к скошенному лугу, с которого недавно увезли высохшее сено. Там, на его ровной поверхности, я заметил двух сражавшихся пластунов. Подобное зрелище, хотя и нередкое между этими созданиями, всегда завораживало меня как некое подобие битвы гигантов. Чаще всего тот, кто ощущал себя более сильным, атаковал слабейшего, причем жертва не обязательно оказывалась мельче агрессора. Я застал тот момент в схватке, когда слабый пустился наутек; другой сразу же кинулся следом, а за ними — и я. Пластуны умеют очень быстро перемещаться, и от обычного человека эта парочка удрала бы в два счета, но я не собирался отставать. Вскоре преследователь догнал убегавшего, и сражение возобновилось. Они сшибались, отскакивали, хлестали друг друга углами многоугольников, и забавно было наблюдать, как к ушибленному месту стягивались светящиеся линии, заставляя пульсирующий центр посылать туда все новые порции колебаний. Борьба шла почти на равных, но снова тот, кто чувствовал себя более слабым, предпринял попытку скрыться. В мгновение ока противник чуть ли не в полете догнал его и подмял под себя: именно это, по-видимому, и являлось апофеозом сражения. Сквозь прозрачное тело победителя я увидел, как трепещут, постепенно тускнея, линии побежденного — и если бы все это сопровождалось еще и звуком, я наверняка расслышал бы удовлетворенное урчание существа, высасывавшего жизненные соки своей жертвы.

Через некоторое время ярко полыхавший победитель оставил незадачливого противника, и тот медленно пополз прочь, почти утратив свечение линий. Похоже, пластуны в этих сражениях отбирали друг у друга энергию, никогда не убивая того, кто оказывался побежденным.

Пока я рассматривал битву, подошло время отправиться на занятия. Я помчался домой, схватил сумку с книгами и вскоре оказался среди себе подобных. Этот переход — от необычного к рутине — лишний раз подчеркивал, как мало люди знают о той планете, на которой живут. Многие и многие поколения земных обитателей — людей и пластунов — веками, словно тени, проходят мимо друг друга, даже не отдавая себе в этом отчета.

Из того, что я уже рассказал о себе, можно сделать вывод, что я очень плохо учился. У меня отвратительный почерк, невнятная речь и чудовищная рассеянность. Да и как сосредоточиться на уроке, если перед глазами одна картина увлекательнее другой!

— Перестань считать ворон, Карл Ундерет! — постоянно одергивал меня учитель.

Он бы так не думал, если бы знал, какой мир скрывают от него собственные зоркие глаза, способные заметить любые нарушения учеником установленных правил поведения. Он наверняка даже гордился своим неукоснительным следованием закону, оставаясь, в сущности, недоумком и слепцом, за которого принимал этого самого Карла.

5

Вскоре моя жизнь стала почти невыносимой: я с ужасом вспоминаю период от двенадцати до восемнадцати лет. Когда мне исполнилось двенадцать, родители поместили меня в пансион для слаборазвитых детей. Там, с помощью специальных методик работы с глухонемыми и слабослышащими детьми, меня научили управлять собственной речью, и я мог теперь довольно внятно формулировать элементарные понятия. Это требовало с моей стороны невероятных усилий, и поэтому там, где была необходима более напряженная работа мысли, я вновь переходил к привычному стремительному словоизвержению, которое никто не воспринимал.