В Новой Шотландии трудились в то время тысячи лесорубов, разбросанных по всему полуострову. Когда эти парни собирались в общежитии, от них пахло опилками и дымком от костра, и говорили они все время о таких непонятных вещах, как обрубка, кантовка или подрезка.

— В этом году мы должны выдать почти двести миллионов погонных футов, — объявил однажды за ужином один из них.

— Как это футы могут быть погонными? — удивилась Лара. За столом раздался дружный хохот.

— Детка, — принялся объяснять лесоруб, — погонный фут — это кусок доски площадью в один квадратный фут и толщиной в один дюйм. Вот когда ты вырастешь, выйдешь замуж и захочешь построить деревянный домик комнаток на пять, то тебе понадобится двенадцать тысяч погонных футов леса.

— Я никогда не выйду замуж, — заявила Лара.

***  

Совсем другого рода людьми были рыбаки. Они возвращались в общежитие насквозь пропахшие морем, без конца болтали о новом эксперименте, проводимом на озере Бра д'Ор, да напропалую хвастались друг перед другом своими уловами трески, сельди, макрели или пикши.

Но наибольшее восхищение вызывали у Лары шахтеры. В угольных копях Лингана, Принса и Фалена их работало более пяти тысяч. Названия шахт приводили Лару в восторг: «Юбилейная», «Последний шанс», «Черный алмаз» или «Счастливица».

Раскрыв рот, слушала она разговоры шахтеров после трудового дня.

— Неужели то, что говорят про Майка, правда?

— Чистая правда. Бедный малый спускался в забой, и угольная вагонетка сошла с рельсов и раздробила ему ногу. Так эта сука штейгер сказал, что Майк сам виноват, не успел отскочить, и теперь у него погасла лампа.

— Как это? — озадаченно спросила Лара.

— А так, — повернулся к ней один из шахтеров, — Майк спускался к себе в забой…, ну, на тот уровень, где он вкалывает, а вагонетка — такая тележка, на которой возят уголь, — соскочила с рельсов и зашибла его.

— И у него погасла лампа? — недоумевала Лара. Шахтер добродушно рассмеялся:

— Когда говорят, что у тебя погасла лампа, это значит, что ты уволен.

***  

В пятнадцать лет Лара поступила в среднюю школу св. Михаила. Она превратилась в долговязого, неуклюжего подростка с длинными ногами, непослушными черными волосами и непропорционально большими умными серыми глазами на бледном, худеньком личике. Едва ли кто-нибудь мог с уверенностью сказать, что из нее вырастет. Лара была в переходном возрасте, и ее внешность претерпевала большие изменения. Из нее с одинаковой вероятностью могла получиться и дурнушка, и красавица.

Однако для Джеймса Камерона его дочь всегда была уродиной.

— Тебе надо выскакивать замуж за первого же дурака, который к тебе посватается, — однажды заявил он. — С такой рожей выбирать не приходится.

Лара молча слушала.

— Только пусть этот бедолага не рассчитывает получить от меня приданое.

В это время в комнату заглянул Мунго Максуин. Он стоял, с трудом сдерживая свое возмущение.

— Ну ладно, девка, — сказал Джеймс, — ступай на кухню.

Лара выбежала.

— Почему ты так обращаешься со своей дочерью? — не выдержал Максуин.

— Тебя это не касается, — огрызнулся Джеймс, глядя на вошедшего помутневшими глазами.