Снова мгновение без слов, потом Дэвид заговорил быстро, почти бессвязно:

— Вы видели Дженни? Где она? Говорите же, Хильда. Вам известно, где Дженни?

— Да, известно, — донёсся ответ Хильды, и снова в душе Дэвида все всколыхнулось.

— Так скажите же! Почему вы не можете мне сказать?

— Вам надо прийти ко мне, — отвечала она ровным голосом. — Или, если хотите, я приду к вам. По телефону мы об этом разговаривать не можем.

— Ну, хорошо, хорошо, — торопливо согласился он. — Я сейчас приеду.

Он повесил трубку и бегом спустился по лестнице, по которой только что так медленно поднимался. Наняв на Булл-стрит проезжавшее такси, он помчался к дому, где жила Хильда. Через семь минут он звонил у её двери.

Прислуги не было дома, и Хильда открыла сама. Он жадно смотрел на неё, чувствуя, что сердце у него глухо колотится от этой спешки и волнения. Он изучал лицо Хильды.

— Ну? — сказал он быстро.

Он почти надеялся, что Дженни окажется здесь, у Хильды. Может быть, поэтому Хильда и просила его приехать к ней?

Но Хильда покачала головой. Лицо её было бледно и печально. Она ввела его в комнату, окно которой выходило на Темзу, и села, не глядя на него.

— В чём же дело, Хильда? — спросил он. — Случилось что-нибудь неприятное?

Она сидела совершенно неподвижно и прямо в своём строгом тёмном платье. Чёрные волосы, зачёсанные назад, открывали бледный лоб, красивые бледные руки лежали на коленях, выделяясь на тёмном платье. Казалось, что она боится заговорить, и она, действительно, боялась. Но, наконец, сказала:

— Дженни сегодня пришла ко мне в клинику.

— Она больна? — лицо Дэвида выразило тревогу.

— Да, больна.

— И она в больнице?

— Да, в больнице.

Молчание. Живая радость сразу сменилась острой болью. Клубок подкатился к горлу.

— А чем она больна? — спросил он. — Неужели серьёзно?

— Да, боюсь, что довольно серьёзно, Дэвид.

Хильда все ещё не глядела на него.

— Она сегодня днём пришла ко мне на амбулаторный приём. Она не подозревает, что так серьёзно больна. Она просто обратилась ко мне, так как меня она знает…

— Но это опасно? — допытывался Дэвид с испугом.

— Да… внутренняя опухоль… Думаю, что опасно.

Он смотрел широко открытыми глазами на Хильду, но видел не её, а Дженни, бледную маленькую Дженни, и в глазах его была тревога и глубокая нежность.

Он сделал инстинктивное движение:

— Я сейчас иду в больницу. Не буду терять ни минуты. Вы пойдёте со мной или мне одному идти?

— Погодите, — сказала Хильда.

Он остановился на полпути к двери. Теперь у Хильды побелели даже губы. Она была в ужасном замешательстве.

— Мне не удалось поместить Дженни в клинику святой Елизаветы, — сказала она. — Я сделала всё, что могла, но не удалось. Видите ли, есть причина… мне пришлось отослать её… — устроить её в другой больнице… пока.

— В какой?

Хильда, наконец, взглянула на него. «Всё равно, рано или поздно узнает», — подумала она и сказала:

— В больнице для венериков на Кеннон-стрит.

Дэвид сначала не понял и в каком-то удивлении уставился на смущённое лицо Хильды: но это продолжалось несколько секунд. Неясный крик боли вырвался у него.

— Ничего не поделаешь, я не могла скрыть это от вас, — сказала Хильда и отвела глаза, потому что ей было тяжело видеть, как он страдает.