Он бессознательно выпрямился, и в глазах его, устремлённых на далёкое небо, загорелся огонь. Он больше не чувствовал себя побеждённым. Старая упрямая потребность бороться, бороться до конца воскресла в нём. Поражение позорно лишь тогда, когда влечёт за собой покорность. Он ни от чего не отречётся. Ни от чего. С ним по-прежнему его вера и вера в людей, стоящих за ним. Будущее принадлежит им. Надежда стремительно возвращалась к Дэвиду.

Вскочив, он подсел к столу и написал три письма. Написал Нэдженту, Геддону и Вильсону, своему агенту в Слискэйле. Последнее письмо было особенно важно. Он заверял Вильсона, что приедет в Слискэйль послезавтра, чтобы выступить на собрании местного исполнительного комитета. Письмо дышало бодрым оптимизмом. Дэвид сам это почувствовал, перечитывая его, и остался собой доволен.

За последние несколько дней, в то время как предстоящая Дженни операция вытеснила из его головы все другие мысли, стал заметно близок намечавшийся политический кризис. В августе, как и предсказывал Дэвид, силы, действовавшие в финансовых и политических сферах, вытеснили нерешительное правительство. На прошедшей неделе, 6 октября, временный блок сам собой распался. Оглашение кандидатов для новых выборов назначено было на 16 октября.

Дэвид крепко сжал губы. На этих выборах он будет бороться, как никогда. Намечавшуюся националистическую политику он рассматривал как решительную атаку на нормальный уровень благосостояния рабочих во имя интересов крупных банкиров. Сильнейшее сокращение пособий по безработице оправдали нелепой фразой, что «все должны одинаково приносить жертвы». При этом на жертвы со стороны рабочего рассчитывали твёрдо, на жертвы же со стороны других слоёв общества — гораздо меньше. А между тем утечка британских капиталов за границу достигла четырёх миллиардов. Рабочий класс переживал величайший в его истории кризис. Ему не помогло то, что некоторые из его лидеров соединили свою судьбу с судьбой коалиции.

Половина седьмого. Взгляд на часы показал Дэвиду, что уже поздно, позднее, чем он думал. Он сварил себе чашку какао и выпил её медленно, читая вечернюю газету, только что принесённую миссис Такер. Газета вела агитацию с помощью всяких подтасовок и инсинуаций. «Берегите промышленность от национализации», «Большевизм — безумие», «Кошмары рабочего контроля» — вот какие фразы мелькали перед глазами Дэвида. Имелась в газете и карикатура, изображавшая храброго Джона Булля, попирающего ногой отвратительную гадюку. Гадюка была снабжена откровенной надписью «Социализм». На видном месте было напечатано несколько отборных изречений Беббингтона. Беббингтон был теперь героем националистического движения. Не далее, как накануне, он объявил: «Мирному развитию промышленности угрожает учение о борьбе классов. Мы оберегаем рабочего от него самого!»

Дэвид мрачно усмехнулся и бросил газету на стол. Когда он вернётся в Слискэйль, у него найдётся, что сказать по этому поводу. Пожалуй, немножко по-иному, чем Беббингтон, будет он говорить об этом!

Был уже восьмой час, и он встал, вымыл лицо и руки, взял шляпу и вышел. На душе у него было всё так же удивительно легко, и этому способствовала ещё красота вечера. Когда он переходил мост Бэттерси, небо было всё алое и золотое, и река отражала краски неба. Дэвид подошёл к больнице в совсем ином настроении, чем днём. Прежнего уныния как не бывало. Ему уже казалось, что легко будет всего добиться, если не терять мужества.

На верхней площадке лестницы он наткнулся на Хильду. Она только что окончила вечерний обход и стояла с сестрой Клегг в коридоре, разговаривая перед уходом.