— Это было бы разумно, — подтвердила императрица, — Моя горничная поможет тебе переодеться, а о карете я уже распорядилась, она будет ждать тебя, Императрица позвонила в золотой колокольчик, стоявший рядом с ней. Тут же раскрылась дверь, и в комнату вошла горничная.

— Помогите мисс Мазгрейв переодеться, — велела императрица. — И проследите, чтобы она обязательно поела перед дорогой. А теперь, Гизела, до свидания!

Она протянула руку, которую Гизела поцеловала, прежде чем встать с колен. А потом, совсем как ребенок, который не может справиться со своими страхами, Гизела воскликнула:

— Неужели я вас больше не увижу, мадам?

— Разумеется, увидишь, — успокоила ее императрица. — У меня есть свои планы относительно тебя, которым ты наверняка обрадуешься. Ну а пока мы с тобой предприняли очень рискованный шаг, и нам сейчас следует быть осторожными. Ты понимаешь меня?

— Да, конечно, — согласилась Гизела.

— Тогда, ауфвидерзеен, дитя. — Императрица наклонилась и поцеловала Гизелу в щеку. — Доверься мне, — прошептала она.

Гизела присела в глубоком реверансе и последовала из комнаты за горничной. Пройдя немного по коридору, они вошли в комнату, в которой явно никто не жил. Кровать закрывали серые от пыли простыни, и хотя в камине развели огонь, в комнате веяло холодом запущенности и пустоты. На стуле была аккуратно сложена одежда, в которой она приехала в , Истон Нестон в пятницу. Гизела с отвращением взглянула на нее. Неужели это ветхое тряпье в самом деле ее одежда? Как она могла носить такое бесформенное и убогое платье?

Она в последний раз взглянула на себя в зеркало туалетного столика; мягкий бархат подчеркивал белизну кожи; шляпка с перьями кокетливо сидела на блестящих благодаря заботам Фанни волосах, уложенных в сложную прическу; плотно облегающий жакет на пуговицах подчеркивал все линии и изгибы фигуры; талия казалась совсем миниатюрной над широкой юбкой с мягкими складками. Она на секунду закрыла глаза, а потом снова открыла, чтобы бросить на свое отражение последний взгляд.

Начала раздеваться она почти машинально, сняла дорогое платье сложного фасона, шелковые нижние юбки и белье из тончайшего батиста, отделанное натуральными кружевами и с вышитой императорской короной. Горничная помогла ей одеться, забрала бархатный наряд и унесла его из комнаты, а Гизела тем временем присела возле туалетного столика, чтобы надеть свою шляпку.

«Если бы мне разрешили оставить себе одно платье», — подумала она вдруг, но тут же призналась, что это было бы бесполезно. Когда бы она смогла надеть такой прекрасный наряд? Совершенно ясно, что мачеха не позволила бы ей показаться в нем.

Гизела заметила, что забыла снять серьги из аметистов и бриллиантов. Она положила их на туалетный сто — , лик, и они засверкали при свете свечей, как бы подмигивая ей, вызывая в памяти звезды в волосах, которые сияли и переливались всеми цветами, пока лорд Куэнби не вынул их из прически.

Она поспешно отбросила эти воспоминания. Было просто безумием думать о случившемся, вспоминать те минуты в Серебряном Будуаре. Все ушло в прошлое, позабыто, стерто из памяти его гневными словами, которые он произнес, когда она настаивала На своем отъезде. Она чуть не расплакалась, вспомнив, как жестоко он говорил с ней, презрительно усмехаясь, и сколько ненависти было в его глазах. И тут же подумала, что внизу ее ждет карета, чтобы отвезти домой. В комнату вернулась горничная.

— Я положила серьги на столик, — сказала Гизела изменившимся голосом и поднялась, чтобы уйти.

— Спасибо, мисс, — машинально ответила девушка. Она взяла их со столика, когда Гизела направилась к двери. — Простите, мисс, вы, случайно, не забыли вот это? — спросила горничная, указывая на маленький кожаный футляр, который Гизела отложила на комод.