Б подобных обстоятельствах лучше проявить себя джентльменом, насколько это возможно.

Даниэль закуталась в пиджак:

— Да, если хотите.

Хейм не был уверен, что девушка сказала это с неохотой. Но, поскольку она уже встала, он не стал ничего говорить. По дороге они обменялись лишь несколькими фразами.

Пикник и в самом деле подходил к концу. Хейм и Даниэль вернулись как раз в тот момент, когда все желали друг другу доброй ночи. Когда девушка возвращала пиджак, Хейм отважился легонько пожать ей руку. Вадаж галантно поцеловал эту руку, напоминая придворного кавалера времен какого-нибудь Людовика.

Когда они возвращались к себе в голубых сумерках, наполненных шелестом листвы, Вадаж мечтательно произнес:

— А ты все же счастливчик.

— О чем ты? — не понял Хейм.

— Покорить такую очаровательную девушку!.. О чем же еще?

— Ради бога! — прорычал Хейм. — Нам просто хотелось немного размять ноги. Я пока не дошел еще до того, чтобы выкрадывать младенцев из колыбели.

— Не такой уж она и младенец… Ты сам-то веришь в то, что говоришь, Гуннар? Постой, не стирай меня в порошок! Во всяком случае, не в очень мелкий. Я просто хочу сказать, что мадемуазель Иррибарн очень мила. Ты не будешь возражать, если я навешу ее?

— Какого черта я должен возражать? — огрызнулся разозленный Хейм.

— Но запомни, что она — дочь моего друга, а эти колониальные французы сохранили средневековые представления о нравственности и приличиях. Ты меня понял?

— Безусловно. Можно больше к этому не возвращаться.

Остаток пути Вадаж весело насвистывал, а забравшись в спальный мешок, тотчас безмятежно захрапел. Хейм же еще долго мучился перед тем, как заснуть.

Может, именно поэтому проснулся он поздно и обнаружил, что в палатке никого нет. Вероятно, Диего помогал де Виньи, а Андре куда-то ушел.

Партизанам было нецелесообразно устанавливать постоянные часы приема пищи, и, судя по тускло светившейся походной плитке, завтрак был уже приготовлен. Хейм заварил кофе, разогрел кусок дичи и отрезал хлеба, испеченного в традициях старой, истинно французской кухни и не годившегося для нежных желудков. Потом он умылся, сбрил с лица щетину, оделся и вышел наружу.

Очевидно, для меня нет пока никаких сообщений, подумал Хейм. А если поступят, то мне передадут. Что-то тревожно на душе. Не искупаться ли? Он взял полотенце и пошел к озеру.

Диана была уже высоко. Проникавший сквозь листву свет превращался в колеблющийся сумбур черного и белого, среди которого одиноко качался луч его фонарика. Воздух нагрелся, и туман рассеялся. Хейм слышал типичные для здешнего леса звуки: посвистывание, чириканье, кваканье, хлопанье — и все же они чем-то отличались от земных. Когда Хейм вышел на берег, озеро показалось ему сверкающим собольим мехом, каждая «воронка» — маленькая волна — переливалась в лунном свете. Седые снежные вершины величественно вздымались к звездным россыпям. Хейм вспомнил, как однажды на Сторне пытался разглядеть Аврору. Теперь это не составляло труда, поскольку в здешнем небе она пылала огромной яркой звездой. Триумф, состоявшийся приблизительно тогда, когда Даниэль еще только родилась…

Хейм разделся, оставил фонарик зажженным, чтобы не искать потом одежду, и зашел в воду. Вода оказалась холодной, но Хейму понадобилось совсем небольшое волевое усилие, чтобы заставить себя окунуться с головой, когда вода дошла до пояса. Некоторое время он просто плескался, согреваясь, потом поплыл длинными спокойными взмахами. Лунный свет рябил на поверхности остававшейся за Хеймом дорожки. Легкий теплый ветерок скользил по коже, как пальцы девушки.

«Кажется, дела идут на лад, — с нарастающим удивлением подумал Хейм.