Вадаж перестал играть и, по-птичьи наклонив голову, взглянул на него:

— Чему удивляешься?

— Какого черта мы теряем время на то, чтобы ненавидеть и убивать, когда можем потратить его на… А, не имеет значения. — Хейм достал трубку. — Все это лишь служит поводом для раздоров.

Вадаж пристально посмотрел на него.

— Я уже изучил тебя достаточно хорошо, Гуннар, — сказал он. — Ты не подходишь на роль Гамлета. Что случилось?

— Ничего!

— Прости, если я сую нос не в свои дела, но успех всего предприятия зависит от тебя. Причиной расстройства послужило появление леди, не так ли?

— Я всего лишь удивился. Когда-то мы были друзьями… — Хейм принялся старательно набивать трубку, но твердый взгляд венгра заставил его продолжать: — Несколько лет назад мы с женой довольно много общались с четой Пори. Незадолго до смерти Конни они улетели на Уранию, в систему Ипсилон Инди, чтобы оборудовать в тамошней колонии фабрику по производству станков. Должно быть, дела там пошли не очень хорошо, потому что в прошлом году она вернулась оттуда, уже разведясь с мужем. Конфликт с алеронами находился в серьезной стадии, хотя еще не дошло до нападения на Новую Европу, и она стала активно участвовать в движении за мир. У нее совсем не было свободного времени: постоянные разъезды, митинги, собрания… Поэтому мы виделись всего несколько раз, да и то мельком, на больших официальных встречах, где любят много и без толку болтать. Я… э-э… почти не сомневался, что она не захочет разговаривать со мной теперь, после того, что я сделал.

— И был приятно удивлен, а? Она действительно привлекательна. И тебе это должно быть особенно заметно.

— Что ты имеешь в виду? — огрызнулся Хейм.

— О… — Улыбка Вадажа была обезоруживающей. — Не стоит слишком пристально вглядываться в интимную жизнь своего ближнего. Однако, Гуннар, хотя ты был слишком занят, я чувствовал, что ты совершаешь ошибку. Ну… как бы это сказать… В общем, ты не подготавливаешь себя к длительному путешествию в исключительно мужском обществе.

Хейм усмехнулся ему в ответ.

— На Земле мне и так стоило немалого труда сочинять всякие небылицы в оправдание твоих частых отлучек. Как я мог сказать Лизе, что ее герой занят любовными похождениями?

— Тише! — Вадаж покраснел, как помидор, и принялся радостно дергать струны на гитаре.

«Однако в его словах есть доля истины, — подумав, решил Хейм. — Я мог бы… Конни поняла бы меня. Так же, как когда-то поняла в случае с Джоселин. Одному Богу известно, сколько с тех пор могло быть других женщин… Быть может, я слишком много думал о Медилон, оставшейся на Новой Европе. Проклятая глупость! Мм… Не знаю, все так перепуталось».

Не совсем уверенно Хейм нажал кнопку на двери ее каюты. Она открыла, когда еще не стих звон колокольчика.

— Гуннар, — сказала Джоселин и взяла обе его руки в свои, — я так рада, что ты смог прийти.

— С твоей стороны было очень мило пригласить меня, — ответил он.

— Ерунда. Когда встречаются старые друзья на полпути между домом и Южным Крестом, что они еще могут сделать, кроме как устроить небольшую пирушку наедине? Ну, входи же…

Дверь закрылась за ним. Хейм огляделся. Каюта была большая и комфортабельная, и Джоселин сумела сделать ее уютной. Хейм узнал некоторые вещицы из ее бывшего дома в Сан-Франциско — репродукции Матисса и Хиросиги, несколько потрепанных томиков Катулла, Йетса, Тагора, Пастернака и Мозуник-Лопеса. Флейта… Когда-то Хейму нравилось слушать, как Джоселин играет на ней.