Но их метод приложения усилий был настолько отличен от логики любого рефлексора, что Эр, несмотря на весь драматизм его положения и затекшие руки, с любопытством взирал на их методику строительства жилища. А может, это был мост, опора, которую скорняки перебрасывали через обрыв, в новые охотничьи угодья?
Поначалу, едва приняв от носильщиков очередной лист широковяза или мясистый лоскут с ветви горной гевеи, скорняки тут же начинали энергично молотить мощными челюстями по всей границе зеленой кромки. Насекомые действовали хаотично и лихорадочно, без всякого расчета, пытаясь согнуть хотя бы один участок листа, чтобы вслед за тем свернуть его в спираль.
К таким затравкам будущих спиралей, поддавшихся напору сильных жвал, со всех ног устремлялись те многоногие работники, которым повезло меньше.
«Скорняки сами перераспределяются, — вертелась в голове Эра навязчивая мысль, в то время как он лихорадочно выбрасывал мезоподу, раз за разом хватая воздух тонкими, длинными пальцами. — И дальше действуют уже как части общего целого, как частицы единого организма».
Да, то был мост. Когда постройка общественных насекомых повисла над пропастью, по ней устремилась огромная процессия скорняков-солдат, волокущих упитанного птицеящера. Разумеется, дохлого.
Под его весом зеленый мост провис и тогда… тогда наконец верхние фаланги третьего и четвертого пальцев мезоподы все-таки зацепились за зеленую плеть! Эр собрал в кулак всю волю, подтянулся и… ухватился за изделие скорняков правой рукой! А затем и левой!
Мысленно воззвав ко всем южным духам, покровителям здешних горных лесов, Эр раскачался и, перехватив руками, направился к ближайшему краю пропасти.
Инженерный шедевр скорняков чудом держался по сей момент, но в миг броска командора все-таки порвался! Мимо командора пролетел вниз облепленный скорняками-солдатами мертвый птицеящер.
Час от часу не легче!
Эр повис на раскачивающемся обрывке…
Но все-таки он смог.
Он смог, сумел выкарабкаться из бездны, люто выжимая последние капли сил из задеревеневших, непослушных рук под градом сыплющихся на него сверху зеленых многоногов, отчаянно машущих рудиментарными крылышками.
«Так мы, рефлексоры, в минуты смертельного ужаса взываем к своим родителям или Создателю, — думал он, завороженно глядя с края обрыва на парящий зеленый веер, все еще не опустившийся на дно, где распласталась тушка птицеящера. — А они взывают к природе, которая когда-то прогневалась на них невесть за что и навсегда отлучила от неба.»
* * *
Эр потер виски и медленно сложил некстати развернувшуюся мантию. Иногда он совсем не контролировал ее, глубоко погрузившись в воспоминания, и тогда его потаенные мысли могли всплыть на экране-перепонке сами собой.
Это всегда удивляло его партнеров из числа агров, в особенности профессор-экселенца Мориха и его личного референта Ана, в минуты жарких споров с дружным презрением именовавших Отчизну не иначе как Империей Лицемеров.
У южан мезоподы были такими же недоразвитыми, как крылья муравьев-скорняков. В отличие от их северных соседей, агры не могли транслировать не только мыслеобразы, но и просто отзеркаленные изображения.
— Ну еще бы… Мы ведь даже имя планеты присвоили себе, — прошептал Эр, видя перед собой в бликах стекла бескровное, умиротворенное лицо Ана, распростертого на палубе самоходной платформы. И уже громче прибавил:
— С тех пор я не раз вспоминал этих муравьев, своих спасителей. Они всё делают коллективно, сообща, но начальной… хм… флуктуацией всегда служит отдельный, зачастую случайный успех одного муравья.
— Вы сейчас говорите о Плавте, командор?
Ее голос прозвучал близко, слишком близко, а он так и не услышал, когда она подошла к нему. |