Его коллеги, которых Раку презрительно именовал исключительно «жалкими ретроградами» и «презренными консерваторами», после ознакомлениями с экземплярами необычных находок, один за другим констатировали, что в лице «сеточек» и «сталагмитов» наука имеет дело с обычными окаменелостями целого ряда ископаемых морских животных сидячего или симбиотического образа существования вроде губок или паразитических полипов.

Когда же Раку на страницах авторитетного биологического издания ехидно предложил коллегам попытаться классифицировать их либо хотя бы отнести к истокам любой из известных на тот момент эволюционных цепочек, он получил ответ равно туманный и многозначительный. Что, де, столь же непонятные и загадочные с точки зрения происхождения следы ископаемых существ и прежде встречались палеонтологам Отчизны.

— С точки зрения современного рефлексора останки каждого второго ископаемого из геологических отложений Отчизны идут в разрез с его представлениями об обыденном и привычном, — сакраментально приложил его в ответной публикации один из наиболее консервативно настроенных коллег.

В качестве ответного удара профессор Раку немедля представил в военное министерство, которому приписывал наиболее реалистичный взгляд на абсолютно все проблемы, потенциально касающиеся безопасности государства, пространный документ — так называемый «Научный Меморандум Раку». Он изобиловал как смелыми выводами с легким привкусом научного безумия, так и терминами, большую часть которых аналитики и референты министерства слышали впервые.

Суть же «Меморандума» заключалась в том, что ученым Отчизны в кои-то веки повезло обнаружить богатейший с точки зрения исследовательского материала участок морского дна, на котором во время оно, 35 миллионов лет назад, веками длилась Битва Рождения! Так Раку называл яростное соперничество фаворитов тогдашней эволюции, одним из которых одиозный профессор считал колонию хищных бактерий, находящихся в сложном симбиозе и вместе составивших некоторое циклопическое существо, полностью контролировавшего подобно преступной группировке большую часть дна планетарного океана.

— Это невероятная удача, что участок этого впечатляющего противостояния однажды оказался накрыт внезапным и мощным извержением подводного вулкана! Поле битвы было мгновенно похоронено под тяжелым пластом исторгнутой лавы. Вслед за тем, с течением миллионов лет поднявшись на три тысячи метров, подводное поле битвы сделалось всего лишь заурядным мелководьем, занесенным илом и поросшим прибрежной растительностью.

Столь вольная, «в духе чуть ли не криминальных реалий нынешних нелегких времен» интерпретация находки у Моста Морей вызвала у научного корпуса Трех Столиц откровенный скепсис вкупе с насмешками и валом язвительной критики.

Удивительно, но в атмосфере обреченности, отчаяния и покорного ожидания тотальной катастрофы в День Карлика консерватизм научных кругов Отчизны достиг небывалых высот. Видимо, когда все рушится в горнило безумия и смерти, лишь гипертрофированный скепсис, зачастую переходящий уже в откровенный цинизм, еще помогает разуму удержаться на плаву здравого смысла.

Эксцентричный ученый-рефлексор быстро понял, с чем ему стоит иметь дело, а с кем — ни в коем случае.

Он и прежде догадывался о присутствии на планете могучей силы, покуда дремлющей в глубинах океана, и в его голове буйным цветом зрели отважные планы пробудить ее, обуздать и заставить служить на благо разумным обитателям Отчизны. Таковых профессор Оптон Раку отныне видел не в Трех Столицах «истинных» рефлексоров, как гордо именовали себя его соплеменники, а в пределах конфедеративного Союза Аграрных Республик.

Оставалась лишь одна проблема. У профессора Оптона Раку была дочь. На тот момент она содержалась на попечении государства, находясь в привилегированной закрытой интернат-фактории для детей высших военных и государственных чиновников, по официальной формулировке — «с ослабленным здоровьем и незначительными отклонениями в развитии».