– Тебя там принимали? – неожиданно спросил меня домушник, а его губы при этом расползлись в ехидной улыбке. Он откуда-то знал, что у меня статья не уголовная, а политическая. В ответ я только пожал плечами.

Не успели мы пройти и ста метров, как я вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянулся и увидел знакомого мне мужчину, едущего в пролетке. Лично я никогда его не видел, но при этом знал и ненавидел всем сердцем. Вот такой парадокс попаданца! Он пристально смотрел на меня, даже наморщил лоб, пытаясь меня вспомнить.

Рубленое угловатое лицо. Жесткий, немигающий взгляд. Его никак нельзя было забыть простодушному мальчишке из скита, Ивану Микишину. Это он был командиром карательного отряда, а позже дал показания, на основании которых молодой парень получил контрреволюционную статью, а вместе с ней четыре года тюрьмы. До этой встречи, казалось, что память бывшего хозяина тела выгорела дотла, не оставив и пепла, но стоило мне встретиться взглядом с этим человеком, как мозг словно обожгло пламя ярости.

Сидевший в пролетке мужчина неожиданно крикнул извозчику:

– Стой!

Стоило пролетке остановиться рядом с нами, как я стремительно рванувшись с места, в два прыжка оказался стоявшим на подножке, а спустя какие-то мгновения мой заклятый враг уже хрипел, держась за горло. В это самое мгновение мой мозг словно раздвоился. Мы были вдвоем: я и призрак Ивана Микишина, столь неожиданно воскресшего из мертвых и пылающего местью. Он был судьей, я стал его палачом.

Муха ничего не понял, но при этом не растерялся, прыгнул вслед за мной в пролетку, при этом сильно ткнув в спину извозчика, который, похоже, замер от испуга.

– Езжай, если жить хочешь!

Извозчик испуганно дернулся всем телом, словно стряхнул с себя оцепенение, тряхнул вожжами, и лошадь понеслась. Муха бросил взгляд на извивающееся у него под ногами тело, затем спросил:

– Куда едем?

– В тихое место, – ответил я.

– Понял. Борода, гони сейчас прямо. Как дальше ехать, скажу!

Несмотря на стремительность действий, я отметил парочку проходящих мимо людей, отметил чей-то удивлено-испуганный взгляд, брошенный в нашу сторону. Я не сомневался, что свидетелей будет больше, вот только не все поймут, что произошло, да и, скорее всего, разойдутся они в разные стороны до того, как забьют тревогу.

– Здесь влево сворачивай! Влево, борода! – командовал Муха.

Спустя какое-то время мы оказались на окраине, возле разрушенных и обгоревших развалин каких-то бараков или казарм. Сгрузив дергающееся в припадках удушья тело, я подошел к извозчику, который дрожал мелкой дрожью и умоляюще смотрел на меня.

– Никто тебя не тронет. Держи, это тебе за беспокойство, – и я протянул ему пять рублей, затем, отвернувшись, сказал Мухе: – Прокатитесь как можно подальше, там посиди с ним полчасика, и пусть едет.

– Ты…

– Езжай.

– Держи, – вор достал из кармана пиджака, а затем протянул мне небольшой клубок просмоленного шпагата.

Пролетка уехала, а я быстро прикинул в уме возможные меры, которые могут предпринять карательные органы. Когда начнется тревога, то в лучшем случае чекисты могут послать агентов в направлении, которое им укажут возможные свидетели. Так что пара часов чистого времени у меня было в запасе.

Размотал шпагат, после чего связал за спиной руки чекисту, который к этому времени почти пришел в себя.

– Что глазами хлопаешь? Или ты, Богатырев, до сих пор меня не узнал? Или все же узнал?

– Узнал, сучонок! Узнал, паскуда! – прохрипел он.