За такими разговорами и складывалась наша дорога, на которую мы потратили трое суток, выписывая хитрые петли и обходя кордоны, пока наконец не увидели вдали блеск золотых куполов церквей.

– Приехали? – кивнул я головой в сторону видневшегося города.

– Еще нет, – ответил Мишка, поворачивая коня в противоположную сторону. – Нам туда, паря, еще рано ехать. Сначала на постоялый двор заедем, а до него еще верст пять-шесть.

– Надо так надо, – не стал спорить я. – А банька там есть?

– Есть, но только для своих, – довольно усмехнулся сын Дорохова. – Да не боись, парень, все будет! И банька будет, и стол будет. Эх, гульнем мы сегодня, Егорка!

В девяти верстах от Красноярска расположился постоялый двор. Высокий шест с пучком сена наверху, старинный и привычный знак для проезжающих, издалека привлекал внимание путников, да и место удобное – тракт рядом. По нему в город едут крестьяне из близлежащих деревень. Место для них самое подходящее: есть чем напоить-накормить лошадей, сохранить в целости товар на продажу, самим попить чаю да выспаться, и все за небольшую, как раз по деревенскому кошельку плату, а ранним утречком отдохнувшие лошадки быстро донесут до города.

Две добротных больших избы-пятистенки, просторный, всегда чисто выметенный, огороженный высоким дощатым забором двор. В глубине – баня, крытый дранкой бревенчатый сарай, приспособленный под конюшню, у стены – большая поленница дров, а под навесом – душистое сено.

В пятистенке, что попросторнее, оборудованы широкие полати. На них без тесноты спокойно лягут два десятка мужиков. На скобленом деревянном полу лежат чистые рогожины, в центре – огромная беленая жаркая печь с постоянно кипящим ведерным медным чайником. На окнах – простые занавески, а в глубине помещения – стол с двумя длинными лавками.

Вторая изба немногим поменьше, но там размещение совсем другое: в отдельных светелках, где на кроватях лежат матрасы, под потолком – подвесные керосиновые лампы в цветастых китайских абажурах, на окнах – белые занавески с узором. На полу – круглые вязаные коврики, такой же вязки лоскутные разноцветные дорожки из комнаты в комнату. Есть лишняя денежка – барином ночуешь, а ежели в карманах негусто – иди на общие полати!

Въехали во двор. К моему удивлению, он был почти пустой, только в глубине двора, у сарая стоит телега, да у коновязи привязана лошадь. Просто сработало стандартное мышление: постоялый двор, значит, должен быть народ. И где он?

Мишка уже соскочил на землю, потянулся с наслаждением так, что косточки захрустели. Повернулся, посмотрел на меня:

– Чего сидишь? Все, Егорка, приехали!

– Чего тут так пусто?

Мишка усмехнулся и в нескольких словах объяснил, что местные крестьяне, торговые агенты или скупщики заполняют постоялый двор в основном по вечерам, когда едут в город или, наоборот, возвращаются домой. Только успел он мне это рассказать, как на пороге ближайшего к нам дома показались две фигуры: мужская и женская. Они еще только всматривались в нас, как вдруг слева я почувствовал какое-то движение. Прямо не стал смотреть, но, слезая с лошади, чуть повернул голову. В тени проема ворот сарая стояла еле заметная фигура мужика, пристально изучавшего нас. Мне не были видны его глаза, но при этом я внутренне напрягся, чувствуя его цепкое и холодное внимание.

– Эй! Так это Мишаня! – вдруг воскликнул мужчина, стоявший на пороге дома.

– И правда, Миша, – словно подтвердила стоявшая рядом с ним женщина.

«В сарае кто? Конюх? Охранник?»

На душу легла тень сомнения в том, что на этом постоялом дворе все чисто, с другой стороны, ничего удивительного в этом не было, ведь ехали мы к лошадиному барышнику, а здесь без криминала никак нельзя.