– Что, Семен Григорьевич сильно строг? – поинтересовался я.

– Крутой нравом человек. Может и кулаком в морду заехать. Я так понимаю, что ты с ним близко не знаком?

«Прощупывает меня парень. Непонятен я для него. Пытается понять: бандит я или просто так?»

Я еще не знал, что Леонид Шустров попал на работу в лавку благодаря своему дальнему родству с Настасьей. Его мать приходилось ей двоюродной сестрой. Разбитной, вороватый и азартный парень с приятным лицом был жадный до денег и удовольствий, а карты и азартные игры были его страстью. Сначала его намеревались привлечь в банду, но оказалось, что у Леньки непорядок с нервами.

В острые жизненные моменты он просто терял голову и был способен на самые неожиданные поступки. Завалить дело или сесть в тюрьму из-за его дурной головы никто не хотел. Так бы о нем и забыли, да только появилась идея открыть лавку. Бандиты его к своим тайнам и близко не подпускали, но что дело нечисто, догадаться было несложно. Парень их боялся, терпел все издевательства, но терять такое хлебное место не хотел.

– С кулаком ко мне не лез, а так знаком, – ответил я неопределенно. – Так что, Леонид, может, делом займемся? Где та бумага, что вы составили?

– Это не ко мне. Это у Прохора Петровича надо спрашивать!

– Пусть так, а чего тогда товары не выставляешь? Вы же с Прохором Петровичем, наверно, уже наметили, чем торговать в первую очередь будете?

К моему удивлению парень от этих простых вопросов напрягся, а глаза трусливо забегали.

«Что-то нечисто с этой лавкой. Или с парнем?»

– Все у Прохора Петровича. У него все бумаги. Мое дело – покажи, подай, продай.

– У Прохора так у Прохора. Прикрой пока дверь на засов, и пойдем, покажешь мне мою комнату.

Второй этаж здания был когда-то жилой, вот только последнее время тут явно не жили, о чем говорил запущенный вид комнат. Пыль, паутина, следы грязи. В моей комнате стоял и голый топчан, продавленное кресло и стул.

– Это все? – я еще раз осмотрелся, словно надеялся еще что-то увидеть.

– Не с меня спрос, Егор. Сам-то я живу у матери. Ты у Семена Григорьевича, когда приедет, спроси.

– Погоди, а остальные комнаты? Может, там кровати есть?

– У меня ключ только от этой комнаты. Здесь еще одна комната отдана под склад, но ключ от нее только у Прохора Петровича.

– А что там?

– Там я только один раз был, когда мы затаскивали швейную машинку. Ох и тяжелая! Просто неподъемная! Название не русское. Зан… Зин…

– Зингер.

– Во-во! Зингер. Помню, коробки там еще какие-то стояли. Хотел посмотреть, что там, так мне такую затрещину влепили, что голова полдня болела.

– Я так понимаю, главный склад внизу. Сейчас свой мешок кину, и пойдем.

Склад находился на второй половине магазина и состоял из большой комнаты, в которой стояли три полки, заставленные самым разным товаром, а еще часть вещей лежала на полу. Кроме этого здесь было два стола со стульями. На одном из них стояла чернильница с ручкой, лежали две картонных папки, а поверх них лежал листок бумаги со списком.

«Один стол Прохора, а второй, полагаю, мой».

Осмотрелся. Большая часть товаров, такая как рулоны материи и свертки хрустящего хрома, лежала на грубо сколоченных полках, а другая, как конная упряжь и полушубки, просто висела на вбитых в стены гвоздях. На полу стояли две дюжины пар сапог, скатанный в рулон брезент, которым накрывают железнодорожные платформы, и пять самоваров. Рядом с ними стояли мешки и ящики.

– В них что? – поинтересовался я.

– Точно не скажу, а так, по памяти, гвозди, махорка, посуда.