Мартин Лоуз наклонился вперед.

Он раздвинул свои редкие седые волосы пальцами, и я увидел дырку.

– Но ведь должен быть какой-то другой путь, – сказал я, пряча в темноте слезы.

Он поднял голову.

– Джек, Библия учит нас, по крайней мере одному: она учит нас, что все должно быть именно так, что так оно всегда было и так оно всегда будет, до самого конца.

– До конца?

– Потоп излечил Ноя от безумия.

– И другого пути нет?

– Все будет так, как должно быть.

Слушатель: Если так и дальше будет продолжаться, то скоро там вообще никого не останется.

Джон Шар к: Это тот самый человек, который, помимо всего прочего, арестовал Артура Скарджилла.

Слушатель: А Потрошитель спокойно разгуливает себе на свободе.

Джон Шарк: Смех да и только, правда, Боб?

Слушатель: Да нет, Джон. Я бы не сказал.

Проклятые

Звонящий: Если он думает, что там дела плохи, хорошо еще, что он не отсюда, а?

Джон Шарк: А тебе больше такие сны. не снятся, а Боб?

Звонящий: Дело-то не в снах, Джон, а в том, что когда ты проснешься, подойдешь к окну и раздвинешь занавески – вот тут-то оно тебя и накроет.

Я среди вересковых пустошей, иду через вересковые пустоши, подхожу к стулу, кожаному стулу с высокой спинкой, а перед стулом стоит на коленях женщина в белом, ее руки сложены в молитве, лицо закрыто волосами.

Я наклоняюсь и откидываю волосы с ее лица, и это – Кэрол, потом – Ка Су Пен. Она встает и показывает на свое длинное белое платье и на слово, написанное кровавыми отпечатками пальцев:

livE.

И там, на вересковых пустошах, на ветру, под дождем, она задирает свое белое платье и накрывает им голову, показывая мне желтый распухший живот. Потом она опускает платье, но оно оказывается вывернутым наизнанку, и слово, написанное кровавыми пальцами, читается:

Evil.

И маленький мальчик в голубой пижаме выходит из-за стула с высокой спинкой и уводит ее вдоль по коридору – вытертый ковер, обшарпанные стены, вонь.

Мы подходим к двери и останавливаемся.

Комната номер 77.

Я посмотрел на часы на приборной доске.

Семь минут восьмого.

Черт.

Я стоял на Даркар-лейн, в Даркаре, у подъездной аллеи, ведущей к дому Радкина.

Я глянул в зеркало заднего обзора.

Ничего.

Я сидел и ждал.

Через двадцать минут женщина в пеньюаре открыла парадную дверь и забрала с крыльца две пол-литровые молочные бутылки.

Я подождал, пока она не закроет дверь, завел двигатель, включил радио и поехал прочь.

В сторону Уэйкфилда, по Дюйсберри Роуд, мимо Шоукросса, мимо Хэнгинг-Хитона, через центр Бэтли, слушая радио:

«Двое мужчин в масках ворвались в почтовое отделение в Шадвелле, избили работника отделения и его жену и скрылись, прихватив 750 фунтов стерлингов. В настоящий момент их разыскивает полиция. По словам очевидцев, один из преступников отличается «особой жестокостью». Мистер Эрик Гауэрс, шестидесяти пяти лет, и его жена Мэй, шестидесяти четырех лет, были доставлены в больницу, но вскоре отпущены домой».

Через центр Бэтли к окраине, где я припарковался на Брэдфорд-роуд, у китайского кафе, торгующего едой на вынос.

Сразу за газетным магазинчиком «РД-Ньюс».

Сразу за бронзовым «Датсуном-260».

Никого.

Я положил трубку.

Я снова стоял в красной телефонной будке и смотрел на окно над входом в магазинчик.

– Эрик дома?

– А кто спрашивает?

– Это его друг.