Дверь открывается.

Входят старшие следователи Олдерман и Прентис.

Они не садятся.

Ричард Олдерман и Джеймс Прентис.

Они раздражены.

Они очень не в духе.

– Фрейзер, – говорит Олдерман. – Я тебя в последний раз спрашиваю, что ты делал, где ты был и кого ты видел между вечером субботы и утром среды?

– И не ври нам, Боб, – говорит Прентис. – Пожалуйста.

Я смотрю на них, нависших надо мной, не сводящих с меня глаз. Я знаю, что из другого они бы уже давно выбили всю правду.

– Я был в запое, – тихо и медленно говорю я.

Они снова пододвигают стулья и садятся.

– А что ты должен был делать? – спрашивает Олдерман.

– Я должен был быть на дежурстве с Радкиным и Эллисом.

– Так. И чем же ты в это время занимался?

– Как я уже сказал, я пил.

– Где?

– В своей машине, на стоянке.

– Ты кого-нибудь видел?

– Нет.

Но я начинаю видеть Карен Бернс и Эрика Холла, зная, что мне – конец.

– Я тебя еще раз спрашиваю, – говорит Олдерман. – Видел ли ты хоть кого-нибудь за все это время?

– Нет.

– Так, – кивает Олдерман. – А может быть, ты все-таки объяснишь нам, почему ты пил в то время, когда ты должен был следить за нашим основным подозреваемым по делу об убийстве четырех женщин? И почему в ту самую ночь, когда ты должен был сидеть на хвосте у нашего основного, бля, подозреваемого, к списку его преступлений добавилось убийство шестнадцатилетней девственницы?

Я не отрываю взгляда от столешницы.

– Может, ты все-таки скажешь мне, что у тебя был за повод?

– Семейные проблемы, – шепотом отвечаю я.

– А нельзя ли поподробнее?

– Нет, нельзя.

– Боб, дальше нас это никуда не пойдет, – говорит Прентис.

– Херня, – смеюсь я. – Это будет за холмом еще до завтрака.

– У тебя нет выбора, мать твою, – говорит Олдерман.

– Да видал я твой выбор. Я хочу знать, в чем дело.

– Иди к черту, – говорит Олдерман сквозь зубы. – Я тебя спрашиваю как старший офицер, спрашиваю тебя, почему ты пил в течение восьмидесяти четырех часов, восьмидесяти, сука, четырех, бля, часов, в то время как должен был быть на дежурстве?

– Я тебе уже сказал, что у меня семейные проблемы.

– А я тебе говорю, что мне этого ответа недостаточно. Поэтому я спрашиваю тебя в самый последний раз, что это, мать твою, за семейные проблемы такие, а?

Мы смотрим друг на друга – лиловые лица с выпученными глазами и стиснутыми зубами.

Прентис наклоняется вперед, постукивая по столешнице.

– Да ладно тебе, Боб. Это же мы.

– А это – я, Джим. Это – я.

Он кивает, и Олдерман выходит из камеры за ним следом, запирая за собой дверь.

Входят старшие следователи Олдерман и Прентис с тремя кружками чая.

Они садятся и пододвигают одну кружку мне.

У них усталый вид.

Они – пас, они сдались.

Джим Прентис говорит:

– Боб. Я еще раз прошу тебя рассказать нам подробно о твоих семейных проблемах. Это очень нам поможет. И тебе тоже.

– Это каким же образом?

– Боб, мы тут все – полицейские. Мы все заодно. Если ты не начнешь нам хоть немного помогать, нам придется передать это дело кому-то другому. А это никому не нужно, ты же понимаешь.