Худая, насквозь прокуренная домохозяйка закинула ногу на ногу, автоматически поправив полы распахнувшегося старого халата, вылинявшего от многочисленных стирок, откинулась на спинку стула и сделала очередную глубокую затяжку, ожидая, что ответят на том конце провода.

— Пожалуйста, скажи мне все, что знаешь, — с огромным трудом сдерживая поднимающееся глубоко изнутри раздражение, попросил полковник.

Судя по всему, эта просьба ее удовлетворила.

— У вас там есть какая-то девка. Она не та, за кого себя выдает. Это насквозь лживое, коварное и двуликое дьявольское отродье...

— Где — «у нас»? И о какой женщине идет речь? — требовательно спросил Фабел, прервав собеседницу на полуслове.

— У вас — это у вас... А зовут ее прямо как первостатейную шлюху: то ли Вальен, то ли Патлен...

— Вивьен? — уточнил Фабел.

— Да. Точно, Вивьен, Именно так ее и зовут.

— Кто она такая и почему ты назвала ее дьявольским отродьем?

— Когда ты про себя называешь Полли Лавен истеричной домохозяйкой, что ты имеешь в виду? — спросила она. И сама же себе ответила: — Только то, что Полли Лавен — истеричная домохозяйка и ничего более. А когда я говорю, что эта лживая шлюха — дьявольское отродье, то это означает только одно: она и есть дьявольское отродье.

Разговор зашел в тупик. У полковника не было ни времени, ни желания перебрасываться несвязными фразами, пытаясь загнать бессмысленный бред в рамки более или менее приемлемого содержания.

— А еще что-нибудь? — сухо спросил он.

— Больше ничего.

— Но ты сможешь мне позвонить, если откроется что-то новое?

— Зачем? Ты же считаешь меня выжившей из ума дурой и совершенно не прислушиваешься к тому, что я говорю...

— Это не так.

Она не стала выслушивать его оправдания.

— Прощай. Если доживешь до утра, можешь еще раз позвонить.

— Но...

В трубке раздались короткие гудки отбоя, и Фабел понял, что не получил ни единого внятного ответа на поставленные вопросы, впустую потратив время.

«Но все же что она подразумевает под этим „дьявольским отродьем“? — возвращаясь к неожиданно прерванному разговору, подумал он. — Была ли это простая игра слов сумасбродной женщины, или в данном определении заключено нечто большее?»

Вопросы, вопросы... Их было слишком много, но большинство из них находилось за гранью понимания не только обычного человека, но даже такой неординарной личности, как Фабел. И именно это непонимание вплотную подводило мир к той роковой черте, за которой уже нет ничего неизвестного, — по той простой причине, что там нет вообще ничего...

* * *

Когда тебя просто будят, это одно, но когда в голове взрывается огромная зажигательная бомба, разбрызгивая горящий напалм во все стороны, — совсем другое. Казалось, моя черепная коробка раскололась надвое, а затем ее наскоро склеили и оставили в таком состоянии — до пробуждения ничего не подозревающего хозяина. Одним словом, налицо были явные признаки тяжелого похмелья, если бы... Если бы толчком к пробуждению не послужил внутренний сигнал.

— Милая? — неуверенно прошептали пересохшие губы. — Это ты, или у меня галлюцинации?

— Разумеется, это я. — Моей железной напарнице в принципе были чужды сантименты.

— Значит, с тобой все в порядке? — Я все еще никак не мог поверить в реальность происходящего.

— Ты что, сомневаешься?

— Ну, вообще-то нет, но...

— У нас не так много времени, как хотелось бы, так что давай-ка я изложу только самую суть, а все остальное дорисует твое пьяное воображение.