— Ого, ого, — забормотал Боб, — только без грубостей, ребята, пожалуйста, пожалуйста!

Громилы остановились.

Боб перевел взгляд на старика, тот посмотрел на него. Боб подмигнул. Старик тоже подмигнул.

Застывшее мгновение тянулось. Обе стороны оценивали ситуацию. Взгляды мелькали туда и сюда, руки сжимали рукояти мечей, дыхание становилось чаще. Боб неожиданно затих, настороженный, пожирающий противника взглядом. Казалось, так продолжалось бесконечно долго. Наверное, за это время можно было бы сочинить изысканное лирическое хайку.

Боб посмотрел на жирного предводителя.

— Этот меч, который шлифует старик. Тот самый, ради которого вы расправились с семейством Яно. Я хочу забрать его обратно. А вас я хочу отправить в преисподнюю.

И разом все оборвалось, как будто на земле никогда не существовало понятия мира и спокойствия. Настало время мечей.

Двое ближайших к Бобу бойцов якудзы схватились было за свои вакидзаси, намереваясь изрубить дерзкого американца, но оказались недостаточно расторопными. Йяй-дзуцу. Искусство выхватить меч и нанести удар. Это называется «нукицуке». Со свойственной ему молниеносной быстротой Боб выхватил лезвие, с глухим стуком покинувшее ножны, и одной рукой нанес горизонтальный удар, который Ягуи Муненори назвал «боковым ветром». Одновременно Боб шагнул вперед, вкладывая в удар весь вес своего тела. Его переполнял адреналин, и меч рассек обоих противников. Хидари йокогири, его старый друг, горизонтальный удар слева направо. Бобу показалось, он промахнулся, потому что лезвие практически не встретило сопротивления, и на мгновение у него возникло ощущение катастрофы. Однако катастрофа случилась с его противниками. Лезвие прошло по прямой, погружаясь глубоко в тела, рассекая пиджаки, рубашки, нательное белье, кожу, мышцы, жир, кишки, печень, селезенку и все остальное, что встретилось у него на пути, двигаясь по безумной дуге, оставляя за собой ничто. Или — все. Из страшных ран обильно хлынула кровь. Она не брызнула фонтаном, словно под напором из форсунок, как это изображают в кино; а просто тяжело выплеснулась из раскрывшейся плоти вместе с двумя непереваренными завтраками. И продолжала течь — многие галлоны крови, падающие на пол с шумом алого прибоя. Один разрубленный якудза рухнул вниз, словно мешок картошки, сброшенный с грузовика; другой постоял на месте, оглушенный, пытаясь зажать руками вываливающиеся внутренности, затем сел на пол умирать.

Без какой-либо команды со стороны мозга меч Боба сам собой взлетел вверх, застыв в положении «приходящий с неба», которое на своей родине больше известно под названием «ками-хасо». Боб спокойно наблюдал за тем, как третий якудза ринулся на него, высоко вскинув над головой свой вакидзаси. Другой на месте Боба поддался бы панике: огромный разъяренный верзила, обладающий невероятной силой, с выпученными глазами несся на него, замахнувшись мечом, набирая импульс, чтобы нанести сокрушительный удар. Он был похож на обезумевшего маньяка из второсортного фильма ужасов. Громила издал свирепый вопль. Однако сейчас Боб обладал тем взглядом, который видит далекое как близкое, а близкое — как отдаленные горы. Он выждал, когда неуклюжее движение противника проявит себя полностью, после чего молниеносно сместился влево, в зону безопасности, одновременно глубоко вспарывая верзиле живот. Занесенный меч так и не опустился. Его обладатель перевел взгляд на свое тело. В его глазах ярость сменилась бесконечным ужасом: он был не в силах осознать, какая страшная рана ему нанесена. Потом он опустился на колено, выронил меч и неуклюже повалился вперед.

Ничего этого Боб не видел. Обернувшись, он проследил, как трое оставшихся в живых разделились: двое двинулись в одну сторону, один — в противоположную, обходя старика на помосте, который спокойно взирал на происходящее. Юркий, словно ящерица, мозг Боба, не теряя времени на размышления, сообразил, что сражаться с одним противником проще, чем с двумя.