Решающий час настал в день «Д плюс два», как мы его называли, — через два дня после высадки. Моей роте было поручено взять штурмом прекрасно укрепленный рубеж обороны японских войск. Предоставленный самому себе, я погубил бы себя и, что гораздо важнее, своих людей, потому что, сказать по правде, я понятия не имел, что делать. Назначение в действующую армию я получил благодаря связям, потому что считал своим долгом воевать.

Так или иначе, из штаба полка в помощь мне был прикомандирован Эрл, первый сержант батальона. И он мне определенно помог!

Не сомневаюсь, вы читали наградной лист. Я горжусь тем, что написал его сам и приложил все силы к тому, чтобы он был одобрен. Лично я считаю это наивысшим достижением в своей — между нами — совершенно посредственной военной карьере. То, что совершил в тот день Эрл, несомненно, является одним из величайших подвигов в истории войн. Следя за его действиями со своего наблюдательного пункта внизу склона, я видел настоящего героя. Никто не сможет сказать, сколько японцев вели по Эрлу огонь, но он не колебался ни мгновения и в одиночку уничтожил опорный пункт. В тот день Эрл спас жизнь сотне наших солдат!

В любом случае, через несколько дней я получил ранение, положившее конец моим военным приключениям. Поскольку я не успел установить близкие отношения ни с кем из своих однополчан, то, попав в полевой госпиталь, я не оказался в центре внимания. В полном одиночестве, в отвратительном настроении я лежал в палатке, ожидая эвакуации. И тут меня навестил не кто иной, как легендарный первый сержант Свэггер! Я никогда не забуду этот день. В нашем батальоне на него смотрели как на бога, и вот он зашел ко мне.

Эрл сказал: «Ну, господин капитан, вижу, вас немного зацепило».

«Да, первый сержант, — ответил я. — Я отпрыгнул в сторону, а япошка, похоже, предвидел, что я поступлю именно так. Мое счастье, что он поторопился». (Ранение было в ногу.)

«Сэр, я хочу передать вам вот это. В тот день именно вы, командовали ротой, вы возглавляли штурм, а я лишь находился рядом. Так что это ваше. Быть может, это хоть немного улучшит ваше настроение».

С этими словами он протянул мне какой-то продолговатый предмет длиной около двух футов, завернутый в тряпку. Быстро развернув тряпку, я увидел японский меч, так называемый меч банзай, — с такими ходили в бой японские офицеры.

«Этот меч мне дали ваши ребята, когда я после боя возвращался в штаб, — продолжал Эрл. — Его нашли в доте. Забрали у убитого японского офицера, перед тем как сжечь все огнеметами. Тот тип попытался обрить меня этой штуковиной наголо. А я подумал, что вам, наверное, будет приятно его получить».

Должен вам сказать, что такие японские мечи считались очень ценными военными трофеями, а захваченные в бою — тем более. Я мог бы его продать, и действительно в последующие недели другие офицеры не раз хотели купить у меня этот меч, предлагая за него пятьсот долларов. Однако он был мне очень дорог.

Но на самом деле меч мне не принадлежит. Я его не заслужил. Меч заслужил Эрл, отдавший его мне только из чувства сострадания к молодым ребятам, которые на войне делали все, что было в их силах, хотя в моем случае это было совсем немного.

И вот я думаю: какое у меня право обладать этим мечом? Пожалуйста, разрешите переслать его обратно вам. Насколько я понимаю, у Эрла сын. Пусть меч достанется ему, хотя должен вас предупредить, что он очень острый и мой сын здорово им порезался. Однако меч будет лучшей памятью о том, что сделал Эрл в тот день. Пожалуйста, дайте знать, хотите ли вы, чтобы я прислал вам меч.

Джон Г. Калпеппер,

Кенилуорт, штат Иллинойс.

Джулия подбросила Боба до аэропорта Бойсе, названного в честь летчика, героя Второй мировой войны. Оттуда он долетел до Денвера, а затем совершил более длинный перелет до Чикаго, где приземлился в другом аэропорту, названном в честь еще одного героя Второй мировой войны, тоже летчика.