Почуяв, что я уже недалеко от пропасти, я встал на четвереньки и дальнейший путь проделал в этом малоудобном положении, освещая себе путь, если это можно так назвать, уже упоминавшимся «карандашом», Через пять минут я добрался до края скалы и сразу нашел то, что — искал: вспаханную полосу земли шириной около полуметра. Рана была свежей… ну, может, не слишком, так как кое-где уже появились ростки молодой травы. Все это как нельзя лучше подтверждало мои предположения. Это была стартовая полоса самолета, направленного в сторону моря на полных оборотах двигателя, но… без пассажиров. Этому самолету не удалось набрать достаточной скорости, чтобы подняться в воздух, и он упал с обрыва в море, взрыв в месте своего падения землю. Именно это мне и надо было увидеть, чтобы все мои предположения превратились в уверенность и сложились в единую картину: разрытая земля на Дюб Сджэйре, поврежденное дно судна оксфордских биологов, темные круги под глазами Сьюзен Кирксайд…

Внезапно позади меня раздался легкий шорох. В том положении, в каком я находился в данную минуту, меня мог столкнуть в пропасть даже пятилетний ребенок… Я мгновенно развернулся, держа в вытянутых вперед руках револьвер и фонарик, но это был всего-навсего мой старый друг козел. Заметив зловещий блеск в его желтых глазах, я уже начал было опасаться, что он явился, — дабы отомстить мне за свой прерванный сон, но, к счастью, это было не так. Его явно привело сюда или любопытство, или внезапно вспыхнувшая тяга к дружескому общению. Я осторожно, косясь на его рога, отодвинулся от пропасти, нежно, как мог, погладил его по голове и поспешил ретироваться. Еще несколько таких приключений, и меня хватит удар еще до наступления рассвета.

Тем временем дождь, так же как и ветер, несколько утих, зато туман стал еще более плотным. Мгла буквально клубилась вокруг меня, лепилась к одежде и почти лишала меня возможности двигаться. Видимость уменьшилась до четырех метров. Ненадолго мной овладело беспокойство за Хатчинсона, затерянного где-то в этой белой вате, однако я быстро понял, что ему будет гораздо легче выпутаться из своей ситуации, чем мне из моей. Я шел вперед, стараясь, чтобы ветер дул в мою правую щеку, поскольку только это служило залогом, "что я иду по направлению к замку.

В результате я только случайно не врезался головой в каменную стену, окружавшую замок. Но хотя этого мне удалось избежать, ответить на вопрос, с правой или левой стороны от ворот я нахожусь, было для меня непосильной задачей. Я пошел вдоль стены влево, стараясь в темноте нащупать калитку и при этом ни во что не врезаться. Уже через десяток метров я почувствовал, что стена сворачивает под прямым углом. Это означало, что я нахожусь с восточной стороны замка, то есть слева от главного входа. Пришлось развернуться и идти в обратном направлении.

Мне крайне повезло, что я подходил именно с этой стороны и ветер дул мне в лицо, иначе бы мне ни за что не учуять запаха табачного дыма. Запах этот, конечно, не шел ни в какое сравнение с отравляющим веществом, выделяемым сигарами Хатчинсона, и все-таки это был табачный дым. Кто-то курил около ворот. Тот, кто первым запретил курение на посту, был весьма неглупым человеком. И охраннику у ворот предстояло теперь в этом убедиться. Меня никто никогда не учил, как укрощать козлов на краю пропасти, зато многочисленные способы ликвидации охраны были крепко вбиты в мою голову.

Человек опирался об угол ворот. Огонек сигареты давал возможность достаточно точно определить местоположение его лица. Я зажал в руке дуло револьвера и ждал. Когда он затянулся в третий раз и кончик его сигареты раскалился достаточно, чтобы максимально затруднить ему возможность что-либо видеть перед собой, я сделал резкий шаг вперед и нанес сильный удар рукояткой револьвера по тому месту, где должна была находиться его голова. Естественно, если он был нормально сложен.