— Это совсем другое дело! Получить деньги со страховой компании — одно удовольствие. У них денег куры не клюют. Но я протестую против половины, Калверт. За день работы, особенно после того как основное вы сделали уже сами… Нет, это не пойдет. Четверть для нас и три четверти для вас и ваших коллег.

— Вы получите половину, Хатчинсон. А другая половина предназначена на возмещение ущерба жертвам всей этой авантюры. Например, этой пожилой паре с Эйлен Орана, которая на старости лет получит целое состояние, о котором и в жизни не мечтала.

— А вы? Ничего?

— Нет. Я получаю жалованье. Впрочем, я предпочел бы не говорить на эту грустную тему. Мы вообще не имеем права получать награды.

— Вы хотите сказать, что позволяете себя лупить, стрелять в себя из автомата, топить в море и убивать десятью разными способами исключительно за жалкое жалованье?! Что вами движет? Для чего вы, черт бы вас побрал, все это делаете?

— Это не слишком оригинальный вопрос. Я сам его себе задаю по крайней мере десять раз на день… А сейчас особенно часто. Впрочем, все это неважно, нам пора.

— Я разбужу моих людей. Предвкушаю, Как потекут у них слюнки при мысли о золотых часах с выгравированными инициалами, которые предложит им страховая компания. Обязательно с выгравированной надписью! На этом мы будем настаивать.

— Награда выдается не в натуре, а наличными. А зависит она от того количества золота, которое мы сумеем вернуть. Груз с «Нантсвилла» будет найден целиком, это почти точно. Что касается других судов… Награда определена в десять процентов. Вы получите пять. В самом худшем случае это будет равняться четыремстам фунтам стерлингов для вас и ваших ловцов акул. Максимальная сумма может достичь восьмисот пятидесяти тысяч.

— Повторите-ка это еще раз.

Он производил впечатление человека, на голову которого рухнула телевизионная башня.

— За такую сумму вы можете рассчитывать на весьма серьезную помощь, мистер Калверт. Можете ничего больше не говорить. И не вздумайте давать по этому делу объявлений в прессе. Я в вашем распоряжении.

Без сомнения, Тим Хатчинсон был тем человеком, в-котором я нуждался. Даже полмиллиона фунтов не были слишком большой наградой за помощь, которую он предоставил мне в эту жуткую ночь, когда дождь лил потоками, а туман все сгущался, так что я уже не мог отличить клубящихся и пенящихся в схватке друг с другом волн от прибрежных бурунов.

Хатчинсон был представителем той редкой расы, для которой море было родной стихией. А если добавить к природным данным еще не меньше двадцати лет практики, можно легко представить себе, какой он был профессионал. Это как с асами автомобильного спорта, такими как Нуволери или Кларк, способ вождения которых остается для всех тайной. Вот так и Хатчинсон. Он вел свой катер так, что ему мог позавидовать любой штурман с большой океанской яхты. Даже среди профессиональных рыбаков немного нашлось бы специалистов такого класса.

Его мощные руки управлялись со штурвалом с необыкновенной нежностью. Он обладал зрением совы, а по шуму волн определял, разбиваются ли они на воде, на скалах или на песке. И уж совсем непонятным способом Тим догадывался о их силе и направлении. В голове у него явно была счетная машина, которая мгновенно регистрировала направление и скорость ветра, течения и судна и столь же быстро выдавала ему искомый результат. Я мог бы поклясться, что Тим носом чует сушу даже в тех случаях, когда направление ветра никак этому не способствует. Нам всем оставалось только молча стоять в клубах отравляющего газа его сигар и переваривать ужасающее открытие: рядом с ним ни один человек не может похвастать, что он хоть что-нибудь понимает в морском деле.

Хатчинсон провел «Шермэйн» на полной скорости между Сциллой и Харибдой узкого прохода этого так называемого порта.