Строкач сказал:

— Хороший у тебя старикан.

— Никита Павлович, — спросил Андрейка, — а вы кино про Свердлова помните?

— Нет.

— Я помню, — сказал Сытин.

— Помнишь, Антон, там Свердлов стихи говорит?

— Помню. Рыцарские стихи, хорошие.

— Я их помню с начала. Прочесть?

И, не дожидаясь ответа, Андрейка стал читать:

Строкач подвинулся к Андрейке, взял у него с колен ломик и начал долбить породу. Андрейка продолжал читать стихи, но теперь уже громко, во весь голос, потому что Строкач бил породу что есть силы, нахмурившись и сжав зубы.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 11.47

Кричал страшным голосом Толик Петухов.

После взрыва его вместе с породой снесло вниз и сильно оглушило. Поэтому он продолжал кричать и после того, как его откопали и вытащили на 218-й квершлаг.

— Где люди? — спросил его Аверьянов. — Где остальные люди? Они в блоке?

Толик ничего не отвечал, потому что его била дрожь. Он мотал головой, заикался и смотрел на всех огромными глазами, в которых застыл ужас.

— Где люди?! — закричал Аверьянов. — Ты можешь ответить, где остальные?!

Толик поднял глаза вверх и пробормотал:

— Т-т-там!..

— Где «там»? В блоке? Или они тоже лезли вниз по колодцу?

— Н-н-не з-знаю...

— Как не знаешь?! Ты не можешь не знать!

Сейчас решалось все. Если Петухов объяснит, где люди — остались ли они в блоке или спускались по колодцу, — тогда в зависимости от его ответа можно будет безопасно и втройне быстро продолжать спасательные работы.

Петухов не может не знать, где остальные, сейчас он расскажет, где они, что там случилось, — и все станет ясным.

Аверьянов повторил:

— Ну, говори, от тебя все сейчас зависит!

Толик замотал головой и сказал:

— Ч-ч-ч-естно, не з-з-знаю!..

В глазах у Толика постепенно что-то теплело. Это было видно по зрачкам. Когда его откопали, зрачков в глазах вообще не было. Были пустые глаза, без зрачков. А теперь в глазах появились зрачки, и поэтому с ним теперь было не так страшно разговаривать.

Аверьянов закурил и, заставив себя улыбнуться, спросил:

— Ну, давай, объясни, дружище, как там все было и где люди?

Толик повторил, по-прежнему заикаясь:

— Ч-честно, не знаю...

— Он еще не отошел, — сказал Гордейчик, — все еще трясется. Я когда начал его откапывать, так тоже весь трясся. Руки трясутся, молоток трясется — страх! Потом смотрю: порода тоже трясется. У меня аж в глазах помутнело. А пригляделся — это подошва его сапога трясется.

Аверьянов нахмурился и снова спросил Толика:

— Ну, давай, дружище, рассказывай. Без тебя мы взрывных работ вести не можем, понимаешь? Боимся. Людей боимся погубить. А идти проходкой — мы их голодом заморим. Погибнут люди, пойми. Ну, я прошу, возьми себя в руки.

— Честно, не знаю, — в третий раз ответил Толик, но теперь уже не заикаясь. Он ответил, не глядя на людей, опустив голову.

— Отправьте его на медпункт, — сказал Аверьянов и, глядя вслед уходившему Толику, недоуменно пожал плечами...

Ермоленко откопали совершенно случайно. Новиков решил для страховки пройти еще метров пять штольней. Он надеялся найти пустоту в колодце, ведшем в блок. Ему казалось, что весь тридцатиметровый колодец не мог быть завален. То же самое казалось и Аверьянову.