– Но какой же ты все‑таки идиот, – говорит возмущенный Поланко. – Чего ты не влепил ей хорошего тумака?

– Это было трудно, – бормочет Остин. – Она боялась, что я испорчу ее прическу.

В тот понедельник м‑р Уитлоу известил Марраста, что глыба антрацита должна прибыть на товарную станцию Бромптон‑роуд и что ему необходимо явиться туда лично, дабы подписать какие‑то бумаги для отправки этого груза во Францию.

– Калак, послушай, а не могли бы ты и твои земляки покараулить у Куртолда? – попросил Марраст. – Мне надо ехать подписывать эти чертовы бумаги, а сегодня как раз будет изрядное сборище невротиков, чую это костями, как говорим мы здесь, в Лондоне.

– Мне надо обдумать некоторые важные вопросы, – заявил Калак, – к тому же я за твоих невротиков и ломаного рога не дал бы, как говорим мы там, в Буэнос‑Айресе.

– Что может быть удобней для обдумывания, чем диван в зале номер два. Я там почти всего Рескина перечитал.

– А что это даст, если мы будем там караулить?

– Минуточку, – вставил Поланко. – Меня этот тип ни о чем не просил.

– Я прошу и тебя, дорогой мой гаучо. Что это даст? Вы сможете сообщить мне о происшествиях, а они, конечно, будут, и очень важные, как всегда случается в отсутствие заинтересованного лица. Резервы Гарольда Гарольдсона исчерпаны, и можно ожидать событий непредсказуемых.

Они заказали три пива и томатный сок для Остина.

– Для тебя это действительно так важно? – спросил Калак.

– Нет, – честно ответил Марраст. – Теперь уже нет. Но бывает, что выпустишь орлов на волю, а потом надо все‑таки поглядеть, куда они, черти, залетят. Вроде как чувство ответственности у демиурга, если можно так выразиться.

– Это такой эксперимент или что?

– Эксперимент, эксперимент, – проворчал Марраст. – Вам сразу же подавай ярлык. Видите ли, я, если уж держаться этой метафоры, не в первый раз выпускаю орла – отчасти, чтобы нарушить привычный ход вещей, но также потому, что мне кажется таинственно необходимой идея о том, что надо постоянно что‑либо будоражить, все равно что.

– Превосходно, – сказал Калак. – Как только ты берешься объяснять, у тебя такой набор слов, что Гурджиеву впору. Таинственно необходимо, скажите на милость. Да ты вроде вот этого, с его техническими экспериментами в отеле, только и знает, что гайки крутить.

– Все дело в том, что вы всего лишь жалкий финтихлюпик, – сказал Поланко. – Ты не обращай на него внимания, че, я‑то очень хорошо тебя понимаю, ты, парень, из моего сорта.

– Спасибо, куманек, – сказал Марраст, слегка удивленный таким безоговорочным согласием с тем, что ему самому было не очень‑то понятно.

– Ты, брат, – продолжал Поланко, с великолепным жестом, восхитившим Остина, – строишь моторы невесомые, мутишь воды невидимые. Ты изобретатель облаков небывалых, ты вводишь бурлящую пену прямо в косный цемент, ты наполняешь вселенную объектами прозрачными и метафизическими.

– По чести тебе сказать…

– И тогда у тебя рождается зеленая роза, – восторженно продолжал Поланко, – или, наоборот, никакая роза не рождается, а все лопается вдрызг, но зато возникает аромат, и никто не может понять, откуда этот аромат, когда цветка‑то нет. Вот так и я, непонятный, но неустрашимый изобретатель.

– Достаточно нам было одного бурдака, – пробурчал Калак. – Теперь, вишь, эти двое стакнутся и меня заклюют.

Последовала обычная дискуссия в духе того, что, во всяком случае, бурдаки чего‑то стоят и, главное, хранят верность друзьям.