– Пока не скажу как, это пока секрет, – безмятежно объяснил Петя. – Но если ваш план решения проблем Польши и договоров с соседями нас устроит – поможем и в этом.

Больше всего Петя боялся, что голос у него прозвучит фальшиво, Сикорский почувствует блеф… Но пан Владислав только кивнул и опять застрочил что-то в книжке.

«Он поверил, – мысленно сказал Пете Вальтер. – У него настолько нет союзников, что он готов иметь дело с кем угодно».

«Я тоже думал, что придется долго доказывать, спорить…» – так же ответил ему Петя.

Друзьям предстояла еще одна встреча, в другом районе Парижа. По понятиям парижан, далеко, минутах в двадцати хода. Для Пети это было не расстояние, Вальтер по-солдатски привык много ходить. А пешком было просто интереснее.

Разные районы Парижа открывались для них. Быстро кончились буржуазные кварталы. Улицы стали грязнее, запахи – резче и грубее, одежда прохожих – беднее. Даже французская речь звучала отрывисто, недобро. Вот и полуподвальный вход в нужное им место…

– Вальтер, у нас столько гадостей говорят про эмиграцию, что мне просто страшно: тут, за этой дверью, собрались русские белые эмигранты…

– Русские эмигранты бывают разные. – Вальтер говорил очень серьезно. – Только часть из них собирается здесь.

Близ входа в кабачок подпирали стенку два потрепанных жизнью человека. Вальтер сразу почувствовал в них бывших военнослужащих. Петя – людей, чем-то неуловимо похожих на главу экспедиции в Шамбалу, Васильева.

– Здравствуйте. Я вас знаю? – заступил дорогу один из стоящих, не крупный, но жилистый, поджарый.

– Не-ет…

– А я вас должен знать?

К счастью, Петя нашелся:

– Нас должны знать Комендант и Градоначальник.

Потертый жизнью человек кивнул, нырнул в недра полуподвала. Из полуоткрытой двери вырвалась музыка, а с ней – облако сытного пара. Петя сомневался – входить ли до возвращения потертого, но Вальтер только пожал плечами, спускаясь по осклизлым ступенькам. И оказался прав Вальтер, не надо было никого ждать.

В этом кабачке было словно бы темнее, чем в других… Или людей тут сидело больше? Или они тесней жались друг к другу? Играла скрипка, девушка с утомленным грустным лицом пела старинный романс. И в этом кафе, как и в других, каждая компания занималась чем-то своим, совершенно независимо от прочих.

Вошедший с улицы стоял возле столика с двумя пожилыми людьми, кивал на друзей. Лица у сидящих были хорошими, но какими-то стертыми, невнятными. Как текст, который разные люди много раз переписывали от руки. Человек встал, представился, и Петя даже называл его по имени-отчеству, но как-то очень быстро это имя-отчество забыл… Собеседник так навсегда и остался для него Градоначальником. Он и правда был когда-то градоначальником в большом южном городе России. Под этим городом лежало поместье, принадлежащее его семье уже больше двух сотен лет.

Почему-то Градоначальник больше всего хотел доказать Пете, что все в Российской империи обстояло совершенно замечательно и особенно что мужики очень любили помещиков. Поверить в это Петя был совершенно не способен – именно потому, что беседовали они в Париже, а не на юге России, и не с градоначальником, а с эмигрантом.

Какой-то пьяноватый человек нетвердой походкой двинулся к столику.

– А все ваши глупости, Градоначальник! – завопил он, махая рукой перед самой физиономией собеседника. – Пожалели сотню пар сапог?! Вот большевики и отбросили нас под Каховкой!

– Вы сами зашли на северо-восток от высотки! – выкрикнул другой потертый человек с другого столика, тыкая пальцем в первого заоравшего. – Да еще растянули стрелков цепью – ясен пень, вас и смели!

– Вы сами, ротмистр, залегли у Петриловки! Залегли, и ни шагу вперед! – злобно вопил первый.