Кент сунул голову внутрь машины. От него дорого пахло.

     - Моули, а ты чЈ, разве не празднуешь победу своей старой подружки?

     -  Нет, у меня семейный кризис,  - ответил  я. - Попроси его  подвинуть

машину.

     Кент щелкнул двумя пальцами и крикнул:

     - Эй, Альфонсо, двинь копытами, живо!

     Вырвавшись с автостоянки, я как безумный рванул  по пустынным улицам. Я

проскакивал светофоры  на желтый.  На шее моей угрожающе пульсировала  вена.

Небо превратилось в шершавую губку. Я проклинал тот день, когда один из моих

сперматозоидов  пробился в яичники  Жожо и породил Уильяма. Почему мне никто

не сказал, что превращение в родителя обречет меня на такие муки?

     Я винил среднюю школу имени Нила Армстронга. Это так называемое учебное

заведение не научило меня быть родителем.

     Никаких машин скорой помощи на Глициниевой аллее не было, языки пламени

не лизали крышу.  Дом вообще был  погружен в  темноту.  Я  ворвался внутрь и

завопил:

     - Уильям! Уильям!

     Из гостиной доносились тихие звуки. На  экране резвились телепузики,  а

на диване спал отец. Кто-то (кроме Уильяма некому) исчеркал маленькую лысину

черным фломастером. Я быстро обыскал дом. Уильяма нигде не было.

     Моего  сына нашла  Рози,  в  непристойный час  заявившаяся с очередного

кутежа. Уильям спал, голым, под раковиной в собачьей корзине. Глядя на него,

я вспомнил плакат,  призывавший собирать средства для Общества защиты детей.

Весьма вероятно,  что  Уильям наелся собачьих  галет: к  его  губам прилипли

крошки, несколько галетин  были зажаты  в маленьком кулачке. Если социальная

служба  прознает  о случившемся,  моего  ребенка упекут  в детский приют,  а

таблоид "Сан" непременно окрестит его "собачьим выкормышем".

     Отца я наказал тем, что не сообщил ему о разрисованной лысине.

     Уложив Уильяма  спать, включил телевизор  и  узнал  результаты выборов.

Приятно,  конечно,  было  посмотреть,  как  высокомерные  и напыщенные кегли

консерваторов сбиты шарами  электората  на  кегельбане  истории, но  гвоздем

выпуска стало появление Пандоры на балконе городской управы.

     Рядом  с  Пандорой стоял Барри Кент  и дирижировал толпой, распевавшей:

"О, Пандора, мы тебя обожаем", на мотив бетховенской "Оды к радости".

     Ее  сходство  с  Эвой  Перон  было воистину  поразительным  и, по моему

глубокому убеждению, вполне намеренным.

     Я вспомнил, как  в школе Пандора написала  реферат  о  южноамериканских

диктаторах и  в какую ярость впала, когда получила четверку с минусом вместо

обычной  пятерки с плюсом. Учитель истории  мистер  Фагг  написал на  полях:

"Тщательно подготовленная работа, изложенная,  как обычно, блестящим стилем,

но  омраченная   пространным  и  обескураживающе  неуместным  эссе  на  тему

пристрастия Эвы Перон к Баленсьяге (18)".

     Рози ненадолго села  рядом  со  мной  -  посмотреть, как  члены  нового

лейбористского правительства  празднуют победу  в  Королевском  Фестивальном

зале.